Похоть Inc. Том 4 - Андрей Валерьевич Степанов

— Нет же… я просто ничего этого совершенно не помню. Как такое только может быть, господи.

— Хватит уже причитать! У меня такое ощущение, что ты просто пытаешься забыть последние события, — добавил я, делая ну очень толстый намек.

— А? Последние события?

— Ты пропал, мать твою! Взял и исчез, а теперь я нахожу тебя здесь, на какой-то чертовой даче, когда даже твои собственные дети не знают, где ты есть!

— Дети?

— Да, дочь!

— Ах… Дочь…

— А где жена? — продолжил я наваливать вопросы, чтобы проследить, в какую сторону поведет Большакова. От этого зависела дальнейшая линия допроса.

— Люда?

— Люда, Люда, — нетерпеливо поддакнул я.

— Так я тебя даже с семьей познакомил?? — неожиданно удивился Большаков, но в этой ситуации меня было очень сложно смутить.

— А ты думал, я просто так буду за тобой, как собачка бегать? Помощь кандидату — это прежде всего знание ситуации и адекватная поддержка. Исходя из положения человека не только в обществе, но и семье, — выдал я первое, что пришло в голову. Потом замолчал, обдумывая, не ляпнул ли я какую-нибудь чушь, но пришел к выводу, что все очень даже эффектно. Большаков тоже заткнулся.

Но его молчание сопровождалось обширной деятельностью. Сперва он морщил лоб, явно пытаясь вспомнить свое прошлое, чтобы сопоставить мои слова с тем, что сохранилось в его памяти.

Потом он даже попытался привстать, но тут же стиснул пальцами простынь — как будто он был на корабле во время шторма и кровать шатало из стороны в сторону. Я только ухмыльнулся, глядя на все это. И на количество выпитого в том числе. По крайней мере, теперь понятно, почему Большаков выглядел именно так.

— Ну, есть какие-нибудь соображения? — требовательно спросил я, пытаясь понять, куда смотрит Валерий Анатольевич. Его блуждающий взгляд лишал его лицо какой-либо осмысленности.

— Люда… — вдруг Большаков отрезвел. — Я же…

— Что? — я приподнял брови, предчувствуя его следующую фразу.

— Я же… Нет, я не могу тебе этого сказать.

— Тайны от помощника, — фыркнул я. — Это не лучший способ построить политическую карьеру, тем более в этом городе.

— Почему?

— Тебя же не примут. Тут одни… — теперь я заткнулся и сам. Влез в политику, мать его. Тут левые, тут правые, тут центристы: нахрен мне оно вообще надо. Ах да, точно. Влияние.

— А то я не знаю, кто тут в области, — сердито ответил кандидат. — Сам прекрасно знаю. Но есть вещи, которые лучше никому не рассказывать.

— Например, о том, что твоя жена мертва?

Его лицо в этот момент надо было видеть. И если бы не мое раздражение и усталость от долгих поисков, я бы продолжал ехидно ухмыляться, потому что изумление моментально изменило черты Большакова.

Отпавшая челюсть при закрытом рте очертила глубокие морщины, а глаза сразу показались запавшими. Вместе с синяками от долгого пьянства и малого количества сна Валерий Анатольевич моментально стал похож то ли на старика, то ли на последнего бомжа.

К тому же он пошевелился под одеялом, встряхнув его при этом — и соответствующий аромат тут же дополнил картину. Я вежливо покашлял.

— Моя жена… мертва? — он сперва спросил, будто бы сам у себя, а потом ответил утвердительно: — Мертва.

— Вспомнил теперь?

— Но я же был сам не свой. Нет, — он взобрался еще повыше на кровати, неуклюже подпихнув под спину рыхлую подушку в пожелтевшей наволочке. — Это не мог быть я. Я любил Люду. Всем сердцем, — выдохнул он.

— Тебе бы такое со сцены читать. Артист бы из тебя идеальный получился, — констатировал я. — Но ты прав. Это был не ты.

— Откуда знаешь? — Большаков оживился еще больше и уставился на меня, прикладывая немало усилий для того, чтобы стабилизировать собственное положение на кровати.

— Я же там был. Я знаю, что делал ты. А что делал не ты. И что твоя жена узнала, что ты — это не ты. И тот, кто был не ты, ее убил. Вероятно, ты сам это просто видеть.

— Та-а-а-к! — прижал ладони к вискам, вскрикнул кандидат. — Слишком много «ты». Ничего не понимаю.

— Приводи себя в порядок и будем говорить.

— А полиция?

— Что «полиция»? — это слово в последние дни меня скорее сердило, чем внушало спокойствие.

— Мы разве не…

— Мы — не, — передразнил я Большакова. — Трезвей, умывайся. Блюй, если тебе надо. А потом идем выигрывать выборы.