Игра и жизнь (СИ) - Шалдин Валерий

Самым печальным было то, что огромная птичка не только важно шествовала по коридорам, периодически, то исчезая, то снова появляясь, она ещё и говорила. Ошеломлённый горе-директор вдруг увидел, что птичка поняла, что за ней наблюдают, вычислила, где находится камера слежения и легко взлетела к ней. Затем птица, уставясь в камеру своим лиловым глазом произнесла: "В этом прекрасном мире без денег ты ничто, дружище. Я у тебя печень съем".

Сергеич отшатнулся от экрана: сейчас он перестал отличать действительность от всей этой свалившейся на него чертовщины.

— Что-то мне… как-то нехорошо. Закуска, наверное, плохая, — скорбно произнёс директор. — Всему есть объяснение. Надо успокоиться! Зацените, какой я спокойный! Я страх ем на завтрак. Птичка — ты меня бесишь. Соберись Сергей в кучу: твой разум должен быть холодным и суровым, как у русской Сибири, а птичка, это мираж.

Однако, Сергеич чувствовал, что заполучил нервный срыв прямо на рабочем месте за стаканчиком коньяка. Вот и руки уже трясутся и ноги ватные. На подкашивающихся ногах он подошёл к висящему на стене зеркалу, облачённому в дорогую раму. Зеркало никогда не лжёт. В кабинете царил полумрак, а в зеркале отражалось что-то мистическое. Сергеич увидел в зеркале себя, похожего на вурдалака: красные глаза, нездоровая бледность, взлохмаченная причёска, весь вид был какой-то помятый и болезненный.

— Ничто не заставит усомниться нас в собственной нормальности, — заявил сам себе Сергеич, вглядываясь в свои красные глаза.

Вдруг, он к своему ужасу увидел, что позади него зеркало отражает ещё одно существо и выглядело это существо жутковато: огромный полупрозрачный мужик самого зверского вида, да ещё и рожи корчит.

— Довольно забивать голову условностями. Вопрос не в том, что делать, а в том, что ты наделал, дружище непутёвый, — обличающее проговорил призрак, грозно показывая призрачным пальцем в спину Сергеевича.

— Козел однорогий тебе дружище! — заверещал Сергеич, оборачиваясь к призраку.

Вот только призрак оказался проворнее: Сергеич успел увидеть, как серая тень метнулась к его столу, с которого от сильного дуновения ветра слетели на пол важные бумажки. Потом стол мелко затрясся и заурчал, как холодильник. В полутьме гоняться за приведением было страшно, и Сергеич щёлкнул по выключателю, добавляя света в кабинет. Теперь стало видно чётче, даже, несмотря на алкогольные пары. Сергеич, вооружившись недопитой бутылкой, заехал ею по зеркалу: а не будет показывать всякую чертовщину. Зеркало, с жалобным звоном, разлетелось на довольно большие осколки, при этом осколки умудрились порезать человеку кожу на руке. Хлынула кровь, но Сергеич не замечал такого пустяка. "Семь лет несчастий" — сказала бы суеверная неграмотная тётка Люда вахтёрша. Какие такие несчастья? Я и так в круге ада, который Данте даже и не снился! В нашем дурдоме сплошные несчастья. Вот даже нечистая сила завелась. Шастает, как у себя дома.

Диагноз и без тётки Люды ясен, что письменным столом овладели бесы. Проще говоря, этот стол стал бесноватым. Значит, что? Правильно. Хватаем кресло и с его помощью проводим сеанс экзорцизма. Так Сергеич и сделал, со всей дури отоварив креслом по столу. Стол вроде выдержал, кресло не очень. Зато хозяин кабинета видел, как тёмная мутная тень выскочила из-под стола и ринулась за ширму, туда, где стоял его любимый диван.

Вскоре из-за ширмы раздалось:

— Я обожаю мягкие диваны, я диванофил.

Лютое бешенство захлестнуло разум пьяного человека. Он сообразил, что с нечистым духом, покусившимся на его диван, надо бороться с помощью огня. Он знал точно, что духи не выносят огонь. Тело великого педагога само знало, что ему надо делать. Ему уже не мешал залитый алкоголем мозг.

Обезумевший Сергеич решил прямо на рабочем столе развести очистительный огонь из подручных средств. О, бумажек важных и нужных у него в ящиках стола набралось килограмм на пять. Хорошо костёр будет гореть, но этого явно мало.

Когда очистительный костёр запылал на столе, педагог решил усилить его очистительную силу книгами по педагогике. Педагогика — страшная сила. Таких книг в книжном шкафу стояло множество. Их, естественно, никто не читал, но выглядели эти издания солидно. Понаписали всякие писаки макулатуры, теперь читакам всё это читать надо.

Значит, и гореть хорошо будут — решил великий педагог. Первая книга, попавшая ему в руки, была произведением Константина Ушинского "Рассказы о детях".

— Давай, Костя, не подведи, — просил книгу разгораться жарче педагог.

Когда книгу объяло пламенем он запустил её в развалившегося на диване призрака.

— Это чё, Шекспир? Не, это Ушинский, — определил призрак, когда в него угодила объятая пламенем книга. — Капец ты негативный, дядя, абгалдырь тебе в задницу.

Призрак выдержал, даже когда в него прилетела "Педагогическая поэма" Антоши Макаренко, но явно обиделся, когда заполучил по голове горящим томом Ж.-Ж. Руссо "О воспитании".

— Бабушку свою так воспитывай, — возмутился призрак и гордо удалился сквозь стену. Испарился на глазах. Как говориться: между оппонентами возник семантический барьер.

Вслед ему летели подожжённые тома Коменского "Великая дидактика" и "Избранные произведения" Петра Каптерёва.

— А ну, появись, мерзкий нечистый дух! — орал Сергеич. — Щас я тебе устрою шкентель с мусингами….

— Ха-ха-ха! Я появляюсь только после человеческой жертвы. Шутка! Видел бы ты себя со стороны! — раздался удаляющийся голос призрака.

— Пострадают люди! — стали шептать директору остатки совести.

— Жизнь — это постоянные страдания. Моя жизнь в этом дурдоме — вообще кромешный ад, — отбился от совести Сергеич. — Надо больше огня, и гори всё к чёрту.

Сергеич огляделся: весь кабинет был в дыму и сполохах огня, но дыма было больше и дышать стало невозможно. Ага, придумал, похвалил себя ополоумевший директор. В подсобке на первом этаже есть краска, ацетон и ещё какая-то горючая дрянь. Отличный план.

Под удивлённый взгляд тётки Люды директор приложил к замку подсобки свою карточку и ворвался в помещение. Да это же Клондайк: находка для поджигателя. Здесь столько всего горючего собралось, что мама не горюй. Намотав на подвернувшуюся швабру тряпку, Сергеич полил факел ацетоном и поджог это дело зажигалкой. Стоящие на полке бутылки он разбил и, вылившуюся из них смесь тоже поджог, потом с импровизированным факелом выскочил в коридор под ошалевший взгляд тётки Люды. Та мелко-мелко крестилась и с ужасом смотрела на своего обезумевшего директора и на его горящий факел. Вид тётки Люды Сергеича взбесил ещё больше. Ведьма она. Вот почему она всё время толчётся на своём рабочем месте? Значит, ведьма. Но, сначала надо поймать беса, а ведьмой потом займёмся.

— Уйди с дороги, чувырла, — прорычал озабоченный директор. — Его надо поймать и сжечь. Что непонятно? Иногда нужно прибегать к неоднозначным практикам.

— Кого? — впала в филологический ступор тётка Люда: она явно с трудом понимала своего начальника. Ну, что возьмёшь с набитой дуры?

— Чёрта, дура, и другую нечисть, — при этом Сергеич горящим факелом перекрестил ведьму. Ага, боится отродье очистительного огня, отшатывается. Тётка Люда горной козой отпрыгнула от обезумевшего начальника, а дежурный воспитатель отскочил от него ещё быстрее. Не уважают, так хоть боятся.

Залог нашего успеха во внезапности: этот страшный призрак и не заметит, как мы его сцапаем и экзортизтируем, ага.

Чёрта Сергеич настиг в компьютерном классе, где сидел и учил свою ботанику про букашек Мышь. Причём чёрт кинулся к этому Мышу, как к родному и исчез.

Вот теперь стало кристально ясно, где водятся черти. Получается, Сергеич всегда был прав, подозревая, что Мышь, главный рассадник чертей в этом заведении. Вот чувствовала же душа, что в этом поганце их вагон и маленькая тележка. Чёрт на чёрте сидит и чёртом погоняет. Зараза повсюду, особенно там, где её не ждут, и если ты раньше не видел чего-то, это не значит, что этого нет, а оно есть.