Владимир Поселягин - Двойной удар

— Надо дать им время подготовиться. Женщины не терпят спешки. Пока свободен, — отпустил я главного лазутчика, вернувшись к бумагам, на которых набросал схему плана на сегодняшний день и ночь. Еще раз бросив взгляд на план, не забыл ли чего, по привычке подписался снизу и убрал бумаги в стол, заперев ящик на ключ.

Пока было время, я поиграл с Лаской, не выпуская ее из каюты, потом поменял ошейник на другой, с набитыми серебряными чешуйками, и стал готовиться к парадному выходу, отбирая лучший кафтан, штаны и сапоги. Оружие я тоже не забыл, брал, что побогаче с виду. Тут судят по внешнему виду, это как у нас на кроссовере в дорогом костюме, тут что-то подобное.

Напомнив дежурному о наемном экипаже, пешком мне идти невместно, нужно играть на публику, я быстро переоделся, накинув красивую с зерцалами кольчугу, застегнул пояс с саблями, сунул пистолеты за пояс. Осмотрев себя в настенное надраенное медное зеркало, провел руками по складкам, прихватил со стола небольшой баул, больше похожий на сидор, и, взяв Ласку на поводок, вышел на палубу.

— Что у вас? — спросил я у Корнилова. Он тоже переоделся в купленную в Твери рубаху и новую униформу, пошитую мастерицами в Алексеевке.

— Наемный возок ждет, боярин, — слегка поклонился Авдей.

— Сколько воинов возьмешь?

— Десяток ветеранов, больше не надо. Старшего назначил?

— Да, десятника Еремихина.

— Хорошо, тогда отправляемся. — Пока мы беседовали, щенок покрутился у моих ног, спеленав ноги ремешком. Освободившись, я последовал за десятниками.

С нами пошел первый десяток под командованием Реброва, одного из сабельников в моей сотне. Сабельник он был средний, но для повальной на Руси любви к мечам уже редкость. Мы провели несколько спаррингов, для тренировки. Вполне неплохой воин, но десятником стал не из-за этого, а за грамотное командование, и дружбу с головой.

Возница не рискнул заезжать на настил пристани, было заметно, что он требует ремонта, поэтому мы пешком дошли до четырехместного возка.

Корнилов и Михайлов сели со мной, остальные, выстроившись в колонну по двое, долго же мы отрабатывали печатный шаг, и последовали за неторопливо катившимся возком. Ласка недовольно возилась под ногами, пытаясь выбраться наружу.

Медленное передвижение давало мне возможность разглядеть город. В принципе я побывал во множестве городов, но этот поразил меня разнообразием в архитектуре построек. Тут даже был иностранный квартал со своими добротными, зачастую каменными домами. Высокие заборы, окружающие дома, в боярской слободе деревянные тротуары, как будто бояре пешком ходят.

Красивые маковки церквей, в общем, симпатичный город, правда, слегка потрепанный непогодой, как раз несколько мужиков с топорами рубили и пилили упавшее дерево, росшее на пересечении нескольких улиц. Парк не парк, но что-то похожее тут было. Когда возок остановился, пропуская другой, я приподнялся и обернулся. Без всякого сомнения, тут живут культурные люди, знающие, что такое красота. В парке были лавочки, с которых открывался великолепный вид на реку, порт и Торговую сторону. Думаю, тут часто вечерком сидят парочки.

Непривычно молчавший всю дорогу возница остановил возок у высокого расписного забора. В двух шагах были закрытые ворота для транспорта и небольшая калитка для пеших.

— Дом Красновских, боярин, — известил нас возница.

Михайлов ловко спрыгнул на слегка пыльные доски тротуара — дворник совсем распустился — и застучал кулаком по воротам.

Мы с Корниловым покинули возок следом. Взмахом руки я велел, чтобы возок отъехал, дав места подошедшим воинам, и подошел к воротам, где Михайлов с кем-то переговаривался.

— Прошу, боярин, — сказал Кирилл.

За воротами стоял благообразный старичок за семьдесят, с роскошной белоснежной бородой и блестящей лысиной на непокрытой голове. Было видно, что борода была предметом его гордости и обожания. Мне кажется, она даже была напомажена какими-то маслами, слишком блестела.

Сам двор был огромен, судя по жилым и хозяйственным пристройкам, тут могла свободно разместиться сотня воинов. Судя по запустению и легкому мусору, с холопами у боярыни проблемы, некому убираться. Про дом можно сказать — терем о двух этажах. Расписной, и о! Даже со стеклами в двух местах, богато живут, я уже успел узнать цену на стекло.

Что мне не понравилось сразу, никто меня на крыльце не встречал, это была явная пощечина от хозяев. Типа мы тебя не ждали, так что проваливай, незваный гость.

Вслед за мной зашли десятники и воины. Корнилов и Михайлов, как и я, нахмурились, они тоже уловили жирный намек боярыни.

— Пройдем за мной… боярин, — с заметной заминкой и едва уловимой издевкой сказал старик и величаво направился к дому.

Тряхнув головой, унимая бешенство, я выдохнул сквозь зубы и, отдав поводок со щенком Реброву, последовал за стариком, приказав воинам:

— Ждать у ворот. Быть готовым ко всему.

— Хорошо, боярин, — десятнику тоже не понравилась ситуация, поэтому он стал негромко командовать, готовя воинов к бою. Кто его знает, может, уже нет тут никаких Красновских, а людишки Глазова нас ждут.

Мы поднялись по ступенькам на крыльцо, старик открыл дверь и первым прошел во внутреннее помещение. Пройдя коридор, обошли большую русскую беленую печку и вошли в большое светлое помещение. Именно оно привлекло мое внимание снаружи своим остеклением, поэтому тут и было достаточно светло.

По виду эта была трапезная. Сдвинутый к стене стол, стулья, лавка у окна. На трех стоявших у угла стульях сидели три женщины, изучающе разглядывающие нас. Посередине сидела уже взрослая женщина, чуть за тридцать, это была явно Марфа Васильевна. Жена Кузьмы Михайловича. Презрительно кривя губы, она брезгливо осматривала меня. При виде входящих следом моих спутников она удивленно вскинула брови. Справа от нее сидела девушка моих биологических лет на вид, довольно симпатичная. Думаю, не ошибусь, если предположу, что это племянница Кузьмы Михайловича, Анна Рюриковна. У нее были красивые фиалковые глаза, она тоже недобро смотрела на меня. Слева от жены Михалыча сидела старушка, думаю, это и была мать Кузьмы Михайловича, Ольга Капитоновна, хозяйка дома.

— Добрый день, боярыня, — поклонился я ей. — Я Артур, приемный сын Кузьмы Михайловича. Перед смертью он…

— Не верю! — почему-то вместо Ольги Капитоновны резко сказала Марфа, не обратив внимания, что хозяйка положила ей на руку свою ладонь, успокаивая: — Думаешь, я не поняла, кто ты? Мне все сказали! На земли наши заришься, тать?! Пошел вон! — взвизгнула она и неожиданно плюнула в меня.