Сергей Куприянов - Маги нашего города

– Простите? – спросил немец, не отрывая глаз от тарелки, в которую аккуратно накладывал закуски.

Павел смотрел на все это с недоумением. Он как-то иначе представлял себе заседание комиссии. Ну, пусть не судебные мантии и накладные парики, но хоть какое-то подобие ритуальности. Всем встать, поклянитесь или еще что-то в этом роде. А тут – застолье. Закусочки, винишко, пивко, сигареты. Не разгулье, но все же как-то несолидно. Он вопросительно посмотрел на Мих Миха, но тот этого не заметил; он внимательно смотрел и слушал Горнина, излагающего обстоятельства дела.

– Я не понял, – спросил Голштейн, отставив бокал с легким розовым вином. – Почему она прикрывалась М-матрицей господина Мамонтова? Мы можем ее спросить?

Перегуда, до этого ратовавший за то, чтобы его дочь расколдовали, вдруг запротестовал:

– Прошу вас, не надо. Пока, во всяком случае.

– Объяснитесь, – напористо произнесла украинка. – Почему мы не можем выслушать, по сути дела, обвиняемую?

– Она беременна.

– Ну и что? Я тоже была беременной. Думаю, на этой стадии беременности наши вопросы ей не повредят, как не повредили ей и ее художества. Кстати, вы знали о них?

– Девять лет.

– Что девять лет? Я ничего не понимаю. Отвечайте по сути вопросов.

– Она беременна уже девять лет, – сказал Перегуда, глядя на женщину.

– Что?!

Несколько секунд в комнате царила тишина. Никто не ел, не пил, да, кажется, и не дышал.

Павел ничего не понимал. Как известно, беременность у женщин длится около девяти месяцев, но никак не лет. Но то, как отреагировали на это сообщение присутствующие, говорило о том, что сказанное отнюдь не ошибка и не розыгрыш. Как ему показалось, все были на грани испуга или даже слегка за ней. И все уставились на Аллу, сидевшую с кукольно-безучастным лицом.

Первым заговорил господин Мишаль, обращаясь к Перегуде:

– Вы не имели права начинать этот эксперимент без согласования с нами. В этой ситуации столько лет держать Сообщество в неведении очень похоже на преступление.

– Я сам узнал об этом совсем недавно, – ответил Роман Георгиевич, в упор глядя на араба.

– Тогда кто оставил плод во чреве? – с содроганием спросил Иванов.

Перегуда перевел взгляд на Павла.

– Он.

– Я?!

– Именно. Я пригласил тебя как раз для того, чтобы ты снял свое заклятие. Сама она не хотела. Несмотря на все мои уговоры и даже угрозы. Боюсь, что именно это послужило толчком для ее последних действий. Так что, как видите, ничьей М-матрицей она не прикрывалась и ничего сознательно не копировала. В определенном смысле она в некоторые моменты и была Мамонтовым.

– А вы сами что ж? – спросил Павел.

– Со своим ребенком можешь справиться только ты, – без намека на веселье усмехнулся Перегуда.

– С моим?!

– Именно так.

Украинка наклонилась к уху Мишаля и что-то горячо ему зашептала. Некоторое время тот слушал молча, а потом кивнул.

– Господа, – начал он, обращаясь к «приглашенным». – Ситуация сложилась весьма необычная. Мы должны ее всесторонне обсудить. Прошу вас на некоторое, небольшое время оставить нас.

– Час, не меньше, – хмуро добавил Голштейн.

Первой встала Марина и быстрым шагом вышла вон. А когда Павел был уже в дверях, немец словно специально для него сказал:

– Просим далеко не уходить.

В коридоре Павла за рукав придержал Мих Мих:

– Пошли, потолкуем.

Павел кивнул. Они вдвоем направились в кабинет, уже, правда, бывший, Степанова.

– Михал Михалыч, – сказал Павел, когда они уединились, – я ничего не понимаю.

– Ты можешь сейчас снять с нее заклятие? – напористо спросил Мих Мих.

– Зачем?

– Можешь или нет?

– Наверное. Только я уже не помню, какое. И все равно ничего не понимаю.

– Быстро! Пока они не приняли решение. Садись. Сосредоточься. И – поторопись. У тебя минут пятнадцать, не больше. Это очень важно.

Павел опустился на стул, все еще глядя на Степанова, а тот повернулся и вышел, на прощание ткнув в его сторону пальцем.

Девять лет. Как такое может быть? Дикость какая-то. Страшно подумать, что все эти годы Алла носила его ребенка. Допустим, расколдует он ее, и что дальше? Она родит ребенка! И чего? Он – отец. Со всем отсюда вытекающим. А ведь он знал, что Алла беременна. Но их отношения к тому времени уже шли на спад. Во всяком случае, лично он знал, что вскоре им так или иначе расставаться. Хорошо ли, плохо ли – все равно. А она пыталась его удержать. И выложила про свою беременность. Срок был небольшой – месяц или около того. Разговор, мягко говоря, вышел эмоциональный. Оба орали так, что хоть святых выноси. Взаимные обиды и невысказанные доселе претензии сыпались, словно из рога изобилия повышенной мощности. Самое обидное, что он знал наверняка, что ребенка она не хочет и рано или поздно сделает аборт. Да и она, в общем, это знала, так что в какой-то момент их позиции каким-то чудесным образом поменялись. Она грозилась завтра же пойти к врачу, а извлеченный зародыш бросить ему под дверь. Он же стал чуть не умолять ее не делать этого, чем-то глупо грозил, обещал заботиться о ребенке. Сейчас уже и не вспомнить всего. И в какой-то момент он, взбудораженный, в запале, крикнул что-то вроде "Ты этого не сделаешь никогда!" и, скорее всего, именно в этот миг бросил на нее заклятие. Потому что сам он этого не помнил. Он вообще был уверен, что она сделала аборт. А потом Перегуда перешиб ему память. Но что же он тогда кинул-то? Ничего какого-то особенного он в тот момент, естественно, придумать не мог. Только то, что было, как говорится, под рукой.

Девять лет назад. Ему девятнадцать. В то время он увлекался старорусскими заговорами, порчами и сглазами. Впрочем, и индийская тематика его тоже интересовала. Или это позже?

Они тогда накануне собирались на дискотеку, а он не пришел – ночь и большую часть дня просидел над книгой "Магические тайны Третьего Рима". Сейчас она кажется пустой и глупой, а тогда он штудировал ее с увлечением, делал выписки, по ходу что-то сочинял, вдохновленный лихо написанным текстом. Помнится, его особенно поразил личный колдун Алексея Михайловича, которого царь тщательно скрывал от зорких глаз патриарха. Он делал свои заклятия, отталкиваясь от образа лягушки как домашней покровительницы и хозяйки дождя, а также являвшейся духом-охранителем во время беременности и родов. Точно! Он еще сделал казавшееся ему тогда очень изящным заклятие. Даже, помнится, записал его. Нет – хотел записать, но не успел, уснул, а на другой день постоянно держал в голове, чтобы не забыть. Причем там были некие интересные варианты, возникающие всего-то из-за перестановки трех слов. Но там же была и ошибка, которую он обнаружил значительно позднее.