Александр Машонин - Зодиакальный свет

– Ох! – я выпустил её и увидел, что рукав моего комбинезона испачкан в её крови. – Прости! Надо…

К нам подскочила доктор Маррен:

– Дай, посмотрю!

– Потом. Кровотечение я остановила. Ребятами займись. Я туда.

Маррен бросила взгляд на мою ногу, сделала знак: «минуту». Наклонилась над панторанцем.

– Холодный, – мрачно констатировала она. – Сядь, сейчас тебе обработаю.

– Чем нас?

– Верп. От него броня не спасает.

Вот что это было такое! Сверхскоростное метательное оружие насекомоподобной расы верпинов, стреляющее мелкой картечью. Поражающий конус верпа довольно широк, из-за сложной формы картечины летят хаотично, облако меняет форму. Увернуться от такого «плевка» чрезвычайно сложно, даже обладая чувством Силы. Где же он, гад, достал эту штуку? Она ведь редкая и стоит огромных денег. Я старался не смотреть на тело бывшего приятеля и наполовину придавленную панелями белую фигуру погибшего панторанца. Вот так, были люди, и нет их.

Маррен, меж тем, достала инструменты, инъектор, распорола скальпелем штанину.

– Зачем?? – вскричал я.

– Сиди, тут вся изнанка кровью пропитана, – рыжая докторша быстрыми движениями делала один укол за другим.

– Ты не перебарщиваешь? – спросил я.

– Больной, хватит вмешиваться в лечебный процесс, – уже сердито огрызнулась Беренко. – Сейчас шок пройдёт, на стенку от боли полезешь.

А маленькое существо тем временем начинало подавать признаки жизни, заворочалось. Маррен переключила что-то на инъекторе, ткнула им в чужака, щёлкнула спусковой кнопкой. Существо вытаращило круглые рыбьи глаза и снова потеряло сознание. Отложив инъектор, она взяла левой рукой сканер, поднесла к ране. Прибор, попискивая и позвякивая, принялся сообщать ей что-то на экране, которого я не видел. Правая рука докторши стремительно двигалась над повреждённым участком. Трубка отсоса, какие-то небольшие ярко-жёлтые предметы, снова трубка… Отложив сканер, Маррен принялась помогать себе второй рукой.

– В общем, кость цела, крупные артерии тоже, остальные сосуды я пока пережала, ваш дройд всё залатает, – сказала она. И распорядилась: – Увозите.

Что это? Репульсорная платформа? Судя по высоким бортам, медицинская.

– Осока! Маррен, посмотри, что с ней, она такая безответственная… – я, вроде бы, говорил в полный голос, но почему-то едва себя слышал.

– Разумеется! Сразу же, как догоню.

Дальше я видел только грязный потолок коридоров станции, пыльные в потёках желтоватой жидкости светильники, ободранные проёмы переборок, полутёмный тронутый ржавчиной склеп грузового турболифта, тряский и грохочущий, как шахтная вагонетка, и снова коридоры. Каким путём меня везут, я понять не мог, потому что не привык путешествовать вот так, навзничь. Наконец, после очередной переборки потолок оказался где-то далеко вверху, почти невидимый в полумраке, а затем надо мной навис знакомый и родной металлический корпус, покрытый свинцово-серым чуть поблёскивающим электрохромным покрытием. Платформа наклонилась в сторону ног, так как репульсоры не смогли полностью скомпенсировать покатость пандуса.

– Сейчас-сейчас, – склонилась надо мной Падме. – Переложим тебя в капсулу и займёмся лечением. Больно? Потерпи.

– Нет, не больно, Маррен мне лошадиную дозу вкатила, – с трудом подняв руку, я успокаивающе помахал в воздухе ладонью.

– Термин «loshadinaya» мне неизвестен, – раздался сбоку строгий металлический голос медицинского дройда по имени Герхард. – Считываю данные… Введённая доза была адекватна. Сэр. Я займусь сосудами Вашей ноги, необходимо усилить анестезию. Хотите погрузиться в сон?

– Это обязательно? – я видел расширенные, наполненные страданием глаза Падме и решил, что отключаться сейчас не ко времени.

– Необязательно.

– Тогда нет. И, доктор, можно приподнять изголовье? Голова запрокинута, глотать трудно.

Дройд молча выполнил просьбу, приподняв ту часть ложа, где находилась голова, а плечи оставив неподвижными. Внутренность медицинской капсулы была ещё удобнее, чем передвижная кровать-носилки. Только мне почему-то стало казаться, она плавно покачивается подо мной, хотя умом я понимал: это невозможно, капсула прочно закреплена на своём основании. Двигался только дройд, бесшумно скользя на репульсорах.

– Каково состояние? – спросила Падме.

– Вторая степень тяжести, – доложил дройд, в то время как три его манипулятора проделывали какие-то манипуляции с моей ногой.

– Ох, хорошо.

– Что значит… вторая степень? – старательно выговорил я, язык едва слушался, и глаза закрывались.

– Это… – Падме на мгновение задумалась, а потом сердито сказала: – Герхард, прекрати блокировать мне доступ к твоим медицинским базам!

– Вы будете нервничать, хозяйка, – невозмутимо ответил дройд.

– Я не нервничаю, я обеспокоена! А деталей не помню. Сколько всего степеней тяжести?

– Пять. Пятая это кома, – пояснил дройд.

– Ну, видишь… Нормально, значит… – сказал я. – Падме… Дай мне лучше пить… Внутренние органы… целы… значит, можно…

– Да-да, конечно, – засуетилась она, – вот, пей.

– Всё-всё… Спасибо, сестрёнка… Ты, правда… перестань психовать…

– Да кто вам сказал, что я психую?

– Глаза… мокрые… – я улыбнулся или, по крайней мере, хотел это сделать, потому что голограмма машинально поднесла руку к лицу и покосилась на пальцы, сухие ли.

– Выдумываешь всё, – сказала она. – Ты бы поспал, пока Герхард закончит.

– Вот ещё… Я на тебя посмотрю лучше… – говорить было всё труднее, но я старался.

– Тоже мне, картина.

Пожимать плечами в ответ сил не было. И, всё же, мне как-то удалось не заснуть до того момента, когда дройд Герхард закончил возиться с моими сосудами и наложил на ногу бакта-повязку.

– Успокоилась? – спросил я Падме.

– Да. Теперь – вполне.

– Вот и ладно. Тогда узнай, пожалуйста… где сейчас Осока и как себя чувствует… – в два приёма попросил я, длинные фразы по-прежнему давались с трудом. – Её тоже зацепило…

Хорошо, что я поинтересовался только теперь! Иначе Падме волновалась бы вдвое больше. У Осоки, хоть она и бодрилась, повреждения оказались посерьёзнее моих. Картечины раздробили два ребра, осколок одного воткнулся в лёгкое, к счастью, неглубоко. В лазарете «Кориолана» ей уже успели сделать операцию под общим наркозом и уложили восстанавливаться в капсулу – по словам Падме, в основном, для того, чтобы она со своим природным упрямством не попыталась тут же встать и ходить.

– Дэя велела сутки держать её на искусственном сне, – сообщила голограмма, – чтобы обломки рёбер под бактой «схватились», а потом, сказала, пусть встаёт, ладно уж.