Олег Кулагин - Русская кровь

Но в машине было тепло.

Старенькая «тойота» кружила по центру города. Вероятно, уже с четверть часа. Так будто заблудилась.

МакДональдс на Красной площади. Памятник Ельцину на Лубянке. Роскошный бордель «Охотный Ряд»…

– У нас что, туристическая прогулка? – хмуро спросил я.

– Вы договорились встретиться в центре, – усмехнулся Алан, – А места он пока не уточнил.

– Умный… И как это он вам поверил?

– Не нам. А тебе.

– Использовать чужой голос и лицо – фу, как некрасиво… Могу я хоть узнать, кто он?

– Узнаешь… – Алан дёрнулся, поправляя наушник, – Есть… – и скомандовал водителю, – Давай на Тверскую.

Даже после всех потрясений Москва – немаленький городок. Около трёх миллионов жителей – включая две сотни тысяч обитателей Развалин.

Земля тут сильно упала в цене. Пожары освободили изрядный кусок кварталов.

Но конечно, самые бойкие места – в центре.

Правительство Гусакова это знает и идёт навстречу инвесторам…

Когда-то Пушкинскую площадь использовали нерационально. Маячил там одинокий поэт на постаменте.

Теперь площадь вокруг стала огромным холлом. Бронзовый памятник оказался аккурат напротив главного входа, среди киосков «фаст-фуда». А над ним выросла двадцатиэтажная громадина – магазины, рестораны, сауны, игровые залы – то, что вместе именуется торгово-развлекательным комплексом «Пушкин-PLAZA».

«СЮДА НЕ ЗАРАСТЁТ НАРОДНАЯ ТРОПА!» – горела вдоль фасада яркая вывеска.

Я вошёл через боковые двери. Вид у меня был приличный – новые куртка, кепка, джинсы. Охранники лишь скользнули равнодушными взглядами.

Тут всегда многолюдно. Но бездомных отсеивают ещё на входе. Сейчас ещё ничего, а зимой многие из бывших москвичей пытаются проникнуть внутрь. В «Пушкин-PLAZA» – тепло и можно долго гулять, маскируясь под покупателя. Или просто сидеть на скамеечке в холле.

На одну из таких скамеечек я и опустился. Рядом гудела компания темнокожих морпехов. Эти любят отдохнуть у памятника знаменитому ниггеру.

Я зевнул.

Чувствую себя куда лучше. Хотя голова до сих пор кружится…

Сколько мне тут маячить?

Паршивое дело – чувствовать себя приманкой. Да, именно так – бестолковой наживкой…

«Что мне делать?»

«Ничего. Отдыхать. Сидеть или гулять по холлу…»

Я глянул на моби-браслет. Половина десятого.

В гробу видел ваш «отдых». Особенно с таким украшением на запястье…

«Это для страховки, Дэнни. Уж извини. Контроль местоположения, запись. А если вздумаешь его снять или скрыться – ты сам понимаешь… Десять грамм пластида – достаточно, чтоб тебе оторвало руку…»

Угу, понимаю. Шок, кровопотеря… Далеко я не убегу. Меня спасут, мать их! И уж тогда за меня возьмётся «добрый» дедушка Михалыч…

Я поёжился. Встал, купил стакан воды.

Опять приземлился на скамеечку у бронзового Пушкина.

Морпехи допили пиво и развязной толпой двинулись к выходу. Стало куда спокойнее.

Я глотнул минералки и закрыл глаза.

Летнее утро.

Дом посреди сада – большой и красивый. Издали похожий на яркую, праздничную картинку. А если подойти – так здорово ощутить шершавую поверхность белого кирпича…

Сегодня под утро мне опять это приснилось. И как всегда, осталось удивительное чувство – трудно передаваемое словами. Покой, надежда. Мягкое прикосновение чего-то тёплого…

Когда вошёл Алан, всё исчезло. И теперь я пытался вспомнить то чувство. Идиотское занятие для почти тридцатилетнего отброса, у которого впереди ничего не будет…

– Здравствуй, Денис.

Я вздрогнул и открыл глаза.

Передо мной стоял отец.

Мы молча смотрим друг на друга. Целую вечность. Но скорее всего – долю мгновенья.

Я успеваю в мельчайших подробностях разглядеть его бороду – вероятно фальшивую. Тёмные очки в тонкой серебряной оправе. Костюм от «версаччи». И лёгкий кейс в правой руке. Всё, что вместе составляет заурядный образ среднеевропейского бизнесмена…

А ещё с болезненной ясностью понимаю, зачем я понадобился Алану – целый и относительно невредимый. И кому эти твари звонили от моего имени…

Отчаяние подкатывает к горлу. Вырывается сдавленным хрипом. Я роняю стаканчик с минералкой. Зажимаю моби-браслет рукой и шепчу:

– Уходи! Это ловушка!

Уже поздно. Они слышали его голос. И конечно, в холле есть люди Алана. Но по-другому я не могу.

– Уходи! – твержу, как заклинание.

Почему он стоит? Крикнуть, первым броситься к выходу? Что ещё я успею, прежде чем взорвётся браслет?

Глухой звук – как от падающего тела. Я резко поворачиваю голову.

И правда, толстяк упал с соседней скамейки. Да так остался лежать – с зажатым с пальцах бутербродом. Его спутница вяло откинулась на подлокотник. Из накренившейся бутылки льётся кока-кола – ей на джинсы. Но девушка даже не шелохнётся.

Странное творится не только на ближней скамейке.

Везде вокруг памятника, люди медленно оседают – будто сморенные крепким сном. Продавец хот-догов ложится на прилавок, роняя сосиску. Ловкий терьер подхватывает её. И валится, сжимая добычу в зубах – рядом с хозяйкой.

Я вскакиваю.

Невидимая волна пробегает по холлу. В радиусе десяти метров все отрубились!

Все, кроме нас. Хотя мы в самом центре…

Я гляжу на моби-браслет – экран пульсирует красным.

Вот он, источник!

Алан подстраховался. Но что-то пошло не так…

– Туда! – киваю отцу.

Слабый, крохотный шанс.

Выходы перекрыты. Значит, один путь – наверх. Там, на крыше – вертолётная площадка.

Мы мчимся к дверям лифтов. Охранник бросается наперерез. И будто спотыкается. Сползает по стене тяжёлой тушей. Рядом без крика валятся посетители.

Браслет продолжает действовать!

– Спасайтесь! Газ! – ору я на весь холл. Начинается паника. Крики, визг… Вне пределов мёртвой зоны люди мечутся и бегут к выходам. Сталкиваясь в дверях с типами в штатском.

Я отбираю у охранника пистолет и карабин. Мы перешагиваем через тела у лифта и ныряем внутрь. Жму кнопку. Створки сходятся. В этот миг по нам начинают стрелять. Кажется, работают снайперы. Целятся по ногам. Пуля пробивает мою штанину и слегка царапает кожу.

Мы нужны им живые.

Лифт идёт вверх.

А главная удача – в том, что имплантов до сих пор нет. Кто-то их здорово отвлёк в другом месте?

Тогда, у нас – несколько секунд. Прежде, чем на центральном пульте сообразят в чём дело.

Я смотрю на отца и отвожу взгляд. Когда-то во сне я разговаривал с ним и мамой – каждую ночь. Теперь он – рядом. И мне нечего сказать…

Интересно, помнит он дом из белого кирпича? Целая вечность прошла…

А спустя семь лет отец получил американский грант. Очень щедрый и выгодный – с намёком на ПМЖ и будущее гражданство. В институте тогда давно ничего не платили…