Эрик Найт - Выбор Кота

Господи, в меня попали!

Еще не веря в то, что произошло, Валентайн провел рукой по лицу, ощутил под кончиками пальцев горячую кровь и обнажившуюся кость. Пуля прошла от подбородка до угла глаза.

Жжение, продолжавшееся несколько секунд, было лишь прелюдией к тому, что ему пришлось пережить потом, когда его нервы были уже на самом пределе.

Ощущение было такое, как будто к его лицу прижали раскаленный добела паяльник. Откуда-то издалека он услышал собственный крик, но при этом явственно ощущал звон в ушах, мерцание перед глазами, как если бы смотрел на окружающий мир сквозь затканный алмазами занавес. Сквозь завесу боли, теряя сознание, он услышал звук шагов по лестнице. Собравшись, из последних сил, как пьянчуга, пытающийся попасть ключом в дверной замок, он подобрал дробовик, доплелся до лестницы и пальнул наугад вниз.

Из раны на лице хлестала кровь. Бетонный пол, окрасившийся закатным предгрозовым багрянцем, и металлические ступени растворились перед его глазами. Он почувствовал, как по груди барабанит теплый летний дождь. Откуда-то с неба на забетонированный настил свалилось яблоко. Нет, вовсе не яблоко, а граната.

Валентайну ничего не оставалось, как броситься вниз. Он спрыгнул с вышки, крутясь и вертясь (ну да, как настоящая кошка!), тяжело шлепнулся об пол и бросился бегом наружу из депо. Никогда ему еще не было так легко бежать — он едва касался подошвами земли.

Хотя поблизости никого не было видно, кто-то как будто сумел подставить ему подножку. Но это не помешало: левая нога не была у него опорной. И Валентайну удалось скрыться в темноте. И эта темнота не думала медлить — она завладела им, крепко обхватила, как будто в долгом любовном объятии.

— Все будет хорошо, Молли, — сказал он, словно вплывая сквозь сгущающийся туман в незнакомый странный тоннель. — Если ты не можешь идти, я понесу тебя на руках.

Он нашел в себе силы, чтобы, под нажимом сгущающейся тьмы падая на землю, обернуться! Вдалеке мерцали костры. Они, ярко пылая, сливались в единое целое, в восходящее солнце. И только в этом огне был смысл. Только он имел значение.

И у него уже не оставалось сил вспомнить, почему это так.

Измученный организм Дэвида Валентайна никак не хотел просыпаться: всякий раз, когда его мозг был готов вот-вот очнуться, израненное, обескровленное тело оказывалось начеку, пресекало эту попытку и в последнюю минуту отправляло сознание назад, в темноту забытья. Мозг чуть было не проснулся, когда Валентайна подобрали там, где он упал без чувств. И потом, когда его уже уложили на стол. Еще одна попытка была связана с бьющим в лицо ярким светом и хирургическим бинтом на щеке. Позже, на больничной койке, мозг предпринял еще несколько робких попыток. Валентайну мерещилось, что он разговаривает с капитаном Ле Авре, потом — со своим отцом.

Но смерть так и не явилась, чтобы освободить его тело от боли. Так что Валентайн в конце концов все-таки пришел в себя. Неизвестно почему, но больше всего на свете его занимал вопрос, сколько времени прошло с тех пор, как его подобрали в депо.

И раз Валентайну все же пришлось вернуться к отвратительной реальности, он открыл глаза, но что-то удержало его от инстинктивного порыва дотронуться до лица. Вообще-то, ему любое движение давалось с трудом. Всю левую сторону лица сводило от пульсирующей боли, его тошнило, хотя было ясно, что рвать просто нечем. Между ног он ощущал холодную влагу, в то время как его нижнее белье было пропитано чем-то густым, вязким и теплым. На левой ноге была срезана штанина, а вся остальная одежда оказалась на месте. Боль была слишком сильной, чтобы с ней справиться, и Валентайн опять погрузился в полузабытье.

Но как следует заснуть ему не удалось. Появилась какая-то женщина и сняла с него одежду. Она обмыла его, причем это не самое приятное задание она выполнила нежно, как будто имела дело с младенцем. Когда ему стали менять бинты на лице, уже далеко не так нежно, было ощущение, что пуля прошла через его щеку еще раз, и Валентайн снова отключился, увы, лишь на несколько минут. Он очнулся в тот момент, когда ему накладывали новую, пропитанную йодом повязку.

Время шло, и Валентайн затеял игру с болью, пытаясь выгадать пятиминутную передышку после каждого получаса страданий. Но боль не согласилась на его условия.

Валентайна охватила прерывистая дремота, которая отступила, когда кто-то потряс его за плечо.

— Хотите воды? — спросил человек в форме медика.

— Да, пожалуйста, — прохрипел Валентайн.

К неотступной боли примешались другие чувства. Теперь он ощущал дуновение воздуха, и что-то подсказывало ему: он находится под землей.

Человек наклонил чашку, и холодная вода потекла Валентайну в рот по хирургическому зонду.

— Он может говорить. Уже неплохо. Ведите его.

Как в тумане, он почувствовал, что его подняли и перенесли через коридор в другую комнату. Его усадили на стул с металлическими ножками и жестким деревянным сиденьем. Как в приемной директора в только что отстроенной школе. Ему завели за спину руки и надели наручники, и это его позабавило: в любом случае он был слитком слаб, чтобы сражаться. Когда его ногу придвинули, чтобы пристегнуть лодыжку к ножке стула, нестерпимая боль пронзила Валентайна, и теплая моча потекла по штанам. Щипало так, будто он мочится азотной кислотой.

— О господи! — воскликнул один из охранников, почувствовав запах мочи и увидев лужу. — Да он описался!

— Ну и черт с ним!

Голова Валентайна упала на грудь, и он теперь видел перед собой лишь светло-зеленый кафель на полу. Он пытался вспомнить, приходилось ли ему прежде видеть так плотно пригнанные друг к другу плитки, и тут снова потерял сознание.

Потом последовало ожидание. Валентайну казалось, что оно длится уже много дней, хотя на самом деле, вероятно, прошло лишь несколько часов. Он все больше приходил в себя, и обволакивающая сознание дымка понемногу рассеивалась. Валентайн понял, что отчаянно хочет жить, даже если это продлится всего несколько лишних часов. Он гадал, собираются ли его просто расстрелять, или же у них заготовлен более изощренный способ казни.

Ему дали еще воды. И хотя лицо свело от боли, ему удалось сделать несколько глотков. Комната не представляла для него никакого интереса, в ней даже не было стола или второго стула. Маленькие зеленые плитки покрывали пол и нижнюю часть стены примерно на одну треть. Выше этого уровня стенки были грубо оштукатурены, каменщик едва коснулся их своим мастерством. Валентайн уловил слабый запах мела и задумался над тем, не было ли в том помещении, откуда его сюда привели, классной доски. Единственная дверь в эту комнату находилась позади него, и он слышал шаги там, в коридоре.