Ахэнне - Mortal Kombat: Icedpath

(мы всего лишь смертные, правда?)

Но миновали чересчур много, чтобы отступить.

Шао Канн восседал на его троне. Маска с шипами скрывала какие-либо эмоции, ровное зеленое свечение, похожее на излучение Шэнг-Цунговского Таро, вклинивалось в бордовое освещение Зала.

Лю Кэнг выступил вперед… перед этим он судорожно обернулся к Саб-Зиро, словно школьник перед экзаменом — в надежде на шпаргалку. Наверное, он получил ее — в виде очередной улыбки… хоть и гораздо менее спокойной, чем ожидалось.

— Узурпатор, провозгласивший себя Императором! — Лю неестественно распрямился. Он так надеялся, что звездные лучи

(я — Свет… и я сильнее!)

заструятся из его ладоней, и заранее отпугнут врага, но колючая маска, венчающая неподвижное тело Шао Канна, пока не реагировала.

— …провозгласивший себя Императором, — повторил Лю.

— ВЫ ВСЕ-ТАКИ ПРИШЛИ, — сказал Шао Канн.

Лю прикусил губу. Ну разумеется, Император рано или поздно бы заговорил — увертюрой к их битве.

(Финголфин не успел обозвать Моргота трусом, да? Просто ни одна сказка не повторяется на сто процентов… у каждого своя личная сказка)

— Да, — вызывающе ответил Лю.

Саб-Зиро притаился за колонной. Это — не его бой. Турнир подразумевает дуэли. Не его бой… жаль. Ему тоже есть, что сказать Императору.

Но так уж полагается, что против Темных Лордов выступают светлые герои, а не другая половинка Тьмы… пусть и Тьмы-истинной.

Саб-Зиро наблюдал.

— ВЫ СМЕЛЫ. ЭТО ПРАВДА, — продолжал Шао Канн. — Я СТАВИЛ ВАМ ПРЕПЯТСТВИЯ И ЛОВУШКИ, Я ИСПЫТЫВАЛ ВАС КАЖДЫЙ МИГ… ВСЕ ЭТО ВРЕМЯ ВЫ БЫЛИ НА СМЕРТЕЛЬНОЙ БИТВЕ. НА ТУРНИРЕ — ПРОТИВ МИРА. ПРОТИВ СЕБЯ. НЕ ВСЕ ВЫЖИЛИ, НО ТЫ — СУМЕЛ, ДА, ЧЕМПИОН?

— Да, — снова сказал Лю.

Шао Канн поднялся с его Трона.

— ТЫ СИЛЬНЕЕ БАШНИ, ЧЕМПИОН. Я УВАЖАЮ ТЕБЯ.

— Зато я тебя — нет! — отрезал Лю Кэнг, и в зрачках его плясали исступленно-светлые блики. — Ты — трус, неспособный на честный бой!

(Финголфин… подписал приговор…)

— ВОТ КАК? — непохоже, что Шао Канн сильно возмутился. Его тон оставался ровным… выжидающим. Какой еще сказочный сценарий вздумает проиграть пришелец?

— Да! — заорал Лю. — Я — вызываю — тебя — на — дуэль, Шао Канн!..

Император шагнул к Чемпиону. Обсидиановый, отражающий малиновые всполохи колдовского огня, пол задрожал под ним.

— ТЫ — ДОСТОЙНЫЙ ПРОТИВНИК, ЛЮ КЭНГ, — неторопливо вымолвил Император. — ПОЭТОМУ Я БУДУ СРАЖАТЬСЯ С ТОБОЙ БЕЗ МАСКИ.

Он снял маску.

Лю Кэнг отшатнулся, стискивая в легких, в трахее, в желудке — захлебывающийся крик.

Вместо уродливой морды Зверя, рогатой сатанинской образины, ожидаемой им, открылось совершенно-прекрасное лицо. Поразительно знакомое.

(Глаза… его глаза — зеленые… не бело-синие, но лицо… Боги, это же…)

— Напоминаю кого-то, Чемпион? — Император уже не грохотал, его голос сделался приятным… и тоже очень похожим на…

— Нет, — пригнулся Лю. — Нет…

— Да, Лю Кэнг. Ты узнаешь во мне своего покровителя, Рэйдена, не так ли?..

— Нет! — Лю рванулся к Императору, чтобы ударить… не видеть, не понимать, не…

Мановением руки Шао Канн сдержал его.

— Прежде, чем мы начнем поединок, Чемпион, — сказал он. — Разреши рассказать тебе кое-что.

— Мне не о чем с тобой говорить, тиран! — завопил Лю. Почему… почему у Врага — лик Рэйдена?!

(потому, что Манвэ и Моргот — братья в мыслях Единого… Абсолютное Зло и Добро — половинки целого, как Тьма и Свет… вот правда)

— Ты — брат Рэйдена? — спросил Лю, слегка успокаиваясь. Не давать ему премущество. Он ошарашил его, верно. Но Лю справится… подумаешь, братья. И у хорошего дерева вырастают дурные плоды.

— Да, Чемпион, — отвечал Император, кладя маску на трон. — А теперь услышь еще кое-что… Обо мне, о моем брате, о нашем отце — Шинноке…

— Шинноке?! — подпрыгнул Лю.

Еще ушат ледяной воды. Процесс привыкания запущен…

— Да. Не перебивай и слушай, Чемпион, и только после этого суди — своим светлым судом, — Император выделил предпоследнее слово.

Лю кивнул.

— Тебе известна легенда о Шинноке и Ариенрод, Лю, — Шао Канн не спрашивал, утверждал, и в глубине Лю словно трещинка промелькнула: он следил за нами… за ним и Китаной. Подсматривал… черт! — И о проклятой Богине Рэй, верно?.. Так вот, Рэй — дочь Шиннока и Ариенрод… следовательно, моя и Рэйдена сестра.

— Вот оно что! — усмехнулся Лю. — Шиннок проклял собственную дочь! Вполне в вашем стиле, тираны!..

— Не перебивай, Чемпион, — Шао Канн удивительно напоминал Шэнг-Цунга… правда, не торжествовал. — После того, как Рэй вернулась победительницей, и потребовала в награду судьбу смертной девы, что провела бы она подле возлюбленного ее — Древние Боги испугались. Они посчитали, что Хаос заразил ее, что решение ее — безумно, а смертный — недостоин любви Богини. И они приказали Шинноку — а только отец в состоянии наложить Истинное Проклятье — покарать непокорную дочь. Три года Шиннок не соглашался, три года Ариенрод умоляла Совет пощадить ее, но неумолимы были Древние Боги. "Это во благо всем, это предупредит дальнейшие войны и непокорность", — вещали они… И встал Шиннок с его трона, и был он — жив и мертв одновременно, и покорился воле собратьев… Наложил он Проклятие Файоли на Рэй, Богиню — Солнечный Луч, и с тех пор не светит солнце в Обители Богов…

А потом… потом он вернулся в его дом, где Ариенрод безмолвно оплакивала заживо похороненную дочь. А я — старший сын, я швырнул отцу: "Ты — раб Древних Богов?! Ты — не Тьма, ты — меньше, чем тень — у ног собратьев твоих!" Я думал, что он разгневается… убьет меня… и я желал смерти, потому что я любил Рэй, она была — настоящий Солнечный Луч, беспечно-танцующая, она дарила радость воинам и детям, даже в страшные годы Власти Хаоса она — символом надежды являлась Богам и смертным… я не мог смириться с ее ужасной участью. И тогда заплакал Шиннок, и взял свое оружие — алебарду Тьмы — и рек: "Спущусь я в Не-Мир, где ныне заточен Хаос, овладею им и обращу в созидающую силу, и тем освобожу Рэй…"

Я последовал за ним, Лю Кэнг. Я — спустился в Не-Мир. А вот брат мой, Рэйден — нет… он отговаривал отца освобождать Рэй. С самого начала. Он доверял Богам. Они мудры и всеблаги, повторял он. Мудры… Всеблаги…

Шао Канн сбился. Эмеральдовое сияние померкло. Лю почудилось, что в глазницах Императора поблескивают слезы… невыплаканные, запретные…

(Нет! Он — всеобщий Враг… ему неведома жалость… и любовь!)

(любовь — только для светлых и чистеньких, а?)

Лю Кэнг подумал о Милине. Такая "любовь" — тупая похоть, возможно, и ведома Канну… но не святое чувство к отцу, матери… сестре…