Избранник смерти - Евгений Валерьевич Решетов

— Глафира, — прошелестела девица и печально взглянула на меня.

Вся её злость куда-то пропала, глаза перестали полыхать, когти исчезли, а лицо сделалось грустным-грустным, как у накосячившего студента.

— Откуда ты тут появилась? — спросил я, не удивившись перемене её настроения. Призраки в целом походили на дам во время месячных. Они могли с кровожадным оскалом внезапно наброситься на человека из-за любой ерунды, а уже через секунду потерять к нему всякий интерес.

— В лесу почувствовала твою силу… увязалась за тобой.

— Тебя упокоить? — произнёс я, зная, что «развеивание» способно уничтожить и энергию смерти, из которой и состояли призраки.

— Боюсь, — тихонько сказала она, и её голос едва не потерялся в раскатах грома, шарахнувших прямо над особняком. Ба-бах!!!Я чуть не упустил контроль над трансом, но всё же справился. А девица продолжила, опустив голову: — Не помню, что было в загробном мире. Боюсь вертаться. Я жила неправедной жизнью.

— А чего поднялась?

— Не ведаю. Что-то будто выдернуло меня…

— Моя сила? — просипел я, уже с трудом удерживая транс. От напряжения во рту пересохло, а по лбу покатились градины пота. Они попадали в глазные впадины и жгли зенки почище правды.

— Нет, что-то другое…

И тут вдруг в дом врезался сильный порыв ветра. Он распахнул оконные створки, повалил на пол горшок с цветком и заставил занавески испуганно затрепетать. На подоконник обрушился мощный ливень. Вода пенилась и стекала на пол, где собиралась в лужу. А я ничего не мог сделать — если двинусь, то транс точно исчезнет. Глафира же мигнула, пропала и появилась около окна.

Она посмотрела в сторону леса, скрытого серой пеленой дождя, а затем прошелестела, словно разговаривала сама с собой:

— Помню огненное зарево. Сколько дней тому? Не ведаю. Может, два, а может, и три седмицы. Чую, что-то грядёт… Пахнет смертью.

— Что грядёт? — выдохнул я, уже не чувствуя кончик носа. Холодный ветер вовсю метался по комнате, переворачивая книжные страницы и свистя в рогах оленя, висящих на стене.

Девица обернулась и сказала:

— Что-то страшное…

И следом растворилась в воздухе. Я тут же сбросил транс, метнулся к окну и со стуком закрыл створки. Капли дождя принялись яростно стучаться в стекло. Они разбивались и собирались в извивающиеся водяные нитки, которые скрывали пейзаж леса.

— Огненное зарево, — прошептал я и поднял горшок. Он треснул из-за падения, а часть земли осталась лежать на полу. — А не то ли это огненное зарево, что видел я? Ежели это действительно оно, то, получается, та поляна была всё-таки в этом мире, если Глафира видела пламя? А ежели и мне довелось лицезреть зарево, то выходит, что по лесу я уже точно бродил в образе призрака?

Хм-м, всё весьма запутано. И почему я сумел занять чужое тело, а другие призраки на это не способны? А ведь ещё есть Гаврила, потерявший таких же родственников, что и я. И как удачно он оказался на том утёсе. Складывается впечатление, что кто-то невероятно могущественный срежиссировал всё это мероприятие. Но кто способен на это? Бог? Так в этом мире появление бога столь же вероятно, что и в моём родном. Мда-а…

От десятков мыслей разболелась голова, а может, и от грома, который стал ещё сильнее. Из-за него звенели стёкла в оконных рамах, испуганно брехали собаки, а на чердаке в панике бегали крысы. Они будто спешно собирали вещи, чтобы переехать на другой чердак, где нет грома. А ненастье меж тем и не думало успокаиваться.

Похоже, придётся в очередной раз засыпать, словно посредине поля боя. Благо я довольно быстро справился с этой задачей.

Утром же за окном продолжал буйствовать дождь, а тяжёлое, мрачное небо, напоминало подошву ботинка, занесённого над тараканом. Мне даже из кровати не хотелось вылезать, но я сделал над собой усилие и спустился в столовую.

Длинный стол уже мог похвастаться обилием одуряюще пахнущих блюд, в камине трещало поленьями весёлое пламя, а на стульях восседала вся троица Астафьевых и какой-то худой паренёк лет двадцати. Тоже рыжеволосый, но с клочковатой бородой, острыми скулами, измождённым лицом и пронзительными синими глазами под изломанными бровями.

Незнакомец посмотрел на меня без всякого страха, хотя очки я оставил в комнате. Однако мои глаза даже не заставили его матюгнуться или дёрнуться. Видимо, Астафьевы подготовили его к встрече со мной.

— Доброе утро, Андрей, — прохрипел восседающий во главе стола хмурый Илья Макарович и указал рукой на незнакомца. — Познакомься, это мой племянник, сын почившей родной сестры, Лука Анатольевич Кантов. Он проездом к нам из семинарии на побывку домой в Петроград.

— Андрей… э-э-э… просто Андрей, — представился я, скользнув быстрым взглядом по скромной одежде парня. Она не имела никаких украшений или блестящих медных пуговиц. Обычная белая сорочка, штаны из плотной ткани и деревянный нательный крест на бечёвке.

— Все мы просто люди: и благородные, и простолюдины, и бедные, и богатые, — сказал он красивым музыкальным голосом и кивнул мне в знак знакомства.

— Лука, ты бы следил за языком. Особливо в столице, — мрачно выдал Всеволод, наворачивая деревянной ложкой гречневую кашу с мясом и сливочным маслом. — А то, не ровён час, в революционеры тебя запишут. В Петрограде снова шевеления всякие происходят, будто бомбистам не хватило прошлой Кровавой осени. Дворян тогда резали, как свиней.

— А сколько погибло простых людей?! — вскинул голову Лука, не донеся до рта смоченный в молоке кусок пшеничного хлеба.

— Да кто их считает твоих простых людей-то? Они, как мухи, снова наплодятся. А вот дворянские фамилии безвозвратно потеряли многих своих сынов и дочерей.

— Ну будет вам, будет. Не хватало ещё поссориться, — проворчал Илья Макарович, зыркнув на обоих из-под насупленных бровей.

— Да ещё в такой чудесный день, — сострил Лаврушка под уханье грома и лихо мне подмигнул. Мол, оценил?

Я кивнул и принялся половником наливать из чугунка ароматные щи из свежей капусты. Делать это приходилось собственноручно, поскольку старик Астафьев не позволял слугам прислуживать за столом, аргументируя это тем, что тогда внуки совсем разленятся.

— Илья Макарович, а вы чего не едите? — спросил Всеволод, глянув на нетронутую тарелку деда.

— Отчего не ем? Дык на любимых внуков смотрю, — попытался пошутить старик.

—