Город спит, просыпается магия - Коллектив авторов

Он уворачивался, утыкался лицом в мамин живот, слушая скрипучее: «Не буду, не буду…», переходящее в тяжёлые вздохи. А потом вздрагивал от манящего: «Ва-ня, Ванечка, иди ко мне!» Неизвестно откуда появлявшийся кот запрыгивал бабушке на руки. Она радостно охала под тяжестью, не уступающей весу ребёнка, ворковала, целовала усатую морду, прятала слёзы обиды, зарываясь лицом в кошачью шерсть. Кот заходился в мурчании.

Теперь Ваня ощутил, каково было бабуле, когда он шарахался от её объятий. Мурзика он полюбил, как только увидел, мечтал охать под тяжестью и зарываться лицом в пушистое. Да видно для любимца сам был пугающим, а может, даже отвратительным.

Ваня расплакался.

– Я сегодня в ночь, – сказала мама. – Ужин на плите, спать в десять.

Шум воды в ванной заглушил мамины вздохи, ворчания на Мурзика и его ответное урчание. А когда, вволю наревевшись, Ваня закрыл кран, услышал, как захлопнулась входная дверь. «Вот я и один, совсем как бабушка…» – всплыло в мыслях и тягостно осело на душе.

Ваня постоял на пороге ванной, выбирая, куда ему идти, как в странной сказке: «направо пойдёшь – в спальню попадёшь, налево пойдёшь – на кухню попадёшь, а прямо…» Прямо была стена коридора.

Спать Ваня не хотел, побрёл на кухню. Есть он тоже не хотел, просто на кухне было много такого, к чему прикасались мамины руки: лоскутные прихватки, горка перемытой посуды, кастрюлька с пюре… Ваня зачерпнул одну ложку. Вкусно, но есть не стал. Даже вкусного не хотелось.

Налил молока в мамину чашку с гусыней в платочке.

К холодильнику на магнит-сердечко была прикреплена записка: «К коту не лезь! Целую. Мама». Ваня прижался к листку щекой, но холод дверцы сквозь сухость бумаги совсем не походил на поцелуй.

Спать пошёл без четверти двенадцать.

Ваня спокойно оставался один на ночь. Ночные мамины дежурства любил даже больше дневных, ведь весь день они были вместе. А когда спишь, какая разница, один или нет. Тем более сейчас с ним Мурзик.

– Спокойной ночи, Мурзик, – пожелал антресолям. Кота на них видно не было.

Лёжа в кровати, никак не мог отделаться от мысли, что бабушка, засыпая в одиночестве, обнимала кота и… плакала.

– Прости меня, бабушка, – шептал Ваня темноте.

Снова текли слёзы.

– Если б ты только вернулась, я бы тебя обнял. Сам. Первым. Вернись, пожалуйста! Я так хочу обнять тебя!

Ваня громко всхлипывал и не сразу расслышал скрипучее:

– Ва-ня…

А когда проскрипело повторно, после ещё и ещё, перестал не только всхлипывать, но и дышать. Всё внутри словно стянули в узел. После похорон соседка свалила бабушкину одежду и постельное в кучу на расстеленную простынь и, увязав концы, с силой затягивала, словно вещи могли вырваться и вернуться в хозяйский шкаф. Вот и внутри у Вани было так же туго.

Он убеждал себя, что ему показалось, может, скрипит дверка антресолей. Мурзик там, вот и открылась, болтается туда-сюда, пока скрипучее «Ванечка-а!» не раздалось у самого уха.

Ваня метнулся к стене.

Тут же донеслось уже из кухни: «Ванюша! Иди ко мне».

Ваня изо всех сил вжимался в стену, стараясь оказаться как можно дальше от края, словно «не ложися на краю» было спасением от невидимого кошмара. Он вглядывался в полумрак, силясь за привычными очертаниями шкафа, стола, дивана разглядеть источник звука.

Кто-то резко запрыгнул на кровать. Ваня вскочил, заорав что есть мочи, но из горла вырвался только сдавленный сип, слившийся с грозным шипением у самых ног. Мурзик, закрыв собой забившегося в угол мальчика, шипел в темноту. И тут Ваня увидел, на кого.

Это было невероятно, и Ваня прекрасно знал, что так не бывает, покойники не оживают, но… Бабушка смогла вернуться.

Появись она в своём деревенском доме, где всё, как в сказке: печь, лавки, подпол, огромный кованый сундук, это не было таким противоестественным, как здесь, в городской квартире, где газ, и вода в кране, и электричество… Зажечь свет Ваня не решался: боялся, что бабушка вовсе не призрак и не исчезнет с остатками темноты. Зато станет видно всё, что так в ней пугало: морщины, словно шрамы, искорёжившие лицо, противные торчащие брови и волоски из бородавки под рыхлым носом, белёсая плёнка на глазу и два вывернутых зуба, сверху справа и снизу слева – всё, что осталось на голых дёснах.

Сгорбленная, перекошенная на бок, фигура раскачивалась вперёд-назад на пороге комнаты. Темнота скрывала лицо, но на месте левой ноги отчётливо белели кости, словно ногу, как свиную рульку, долго варили, а потом тщательно очистили от кожи и мяса. Ване было отвратительно и стыдно за это сравнение, но невозможный и от этого ещё более пугающий кошмар требовал хоть какого-то объяснения. А Ваня не мог понять, как это так. Наверное, если б в комнате появился скелет целиком и тянул свои костяные руки к его кровати, он и то меньше бы испугался. Но видеть у бабушки вместо ноги обглоданную кость было невыносимо. Наверное, ей ужасно больно. Вот она и зовёт, тянет к нему руки, чтоб помог ей добраться хотя б до стула, а там, он даст ей воды и пледом укутает страшную ногу, и позвонит маме. Мама – фельдшер, она заберёт бабушку в больницу, а уж там…

Мурзик отвратительно завывал, словно давясь урчанием. Наверное, не узнал бабушку из-за ноги.

– Ваня, Ванечка, иди ко мне! – умоляла старуха, срываясь на плач.

– Иду, бабушка, – прошептал кто-то Ваниными губами, потому что сам он не чувствовал, как говорил это, как, пробираясь вдоль стены мимо разъярённого кота, спускался с кровати на пол, как раскинул объятия навстречу ковыляющей старухе.

Мурзик метнулся под ноги, преградив мальчику путь. Старуха, с невероятной прытью в один прыжок преодолев полкомнаты, присела на своей уродливой ноге. Кот выгнул спину, не подпуская нежить к Ване. Жилистая рука резко вытянулась вперёд, удлинившись в разы, обняла мальчика. Мурзик бросился, метя когтями в страшное лицо, но промахнулся. Старуха резко отклонилась назад, словно переломившись в спине, выгнулась мостиком. Выросшая рука стремительно втянулась до прежних размеров. В кулаке было зажато что-то прозрачное, почти невидимое. Она прижала это к вывернутой груди и, с пугающей быстротой перебирая тремя свободными конечностями, устремилась к стене, потом прямо по ней на потолок, унося с собой похищенное. Наверху она пропала, как сквозь землю провалилась, если б это был пол, но она исчезла в потолке.

Ваня остался стоять посреди комнаты, никак не реагируя на кота, который тёрся о ноги мальчика, мурчал, словно причитая.