Дин Кунц - Город (сборник)

Мы послушали «Покажи им» – музыку написала Мэри-Лу Уильямс, – буги-вуги, которым мог бы гордиться любой большой оркестр, а когда в гараже воцарилась тишина, я вдруг увидел, что моя всегда энергичная сестра не только не приплясывает, но и вообще никак не среагировала на зажигательный ритм. И она не принесла с собой кларнет. То есть сыграть вместе мы не могли.

– Что не так? – спросил я.

Она отошла к единственному маленькому окну, которое выходило на дом нашего усопшего соседа, солнечный свет раннего июньского вечера позолотил ее прекрасное лицо.

– Однажды я оказалась во дворе, стояла у стола для пикника, работала над арт-проектом для школы. Увлеклась, а когда в какой-то момент подняла голову, то увидела Клокенуола по другую сторону забора. Он смотрел на меня. Просто пожирал взглядом. Я поздоровалась, он не отреагировал, и этот его взгляд. Вроде бы в нем читалась ненависть, но на самом деле совсем другое. День выдался теплым, я была в шортах и легком топике, но внезапно почувствовала… словно я голая. Он совершенно переменился. Ничем не напоминал Учителя года, это точно. Облизывал губы, в прямом смысле облизывал, глядя на меня так нагло, даже не могу описать, как нагло, и его переполняло желание. Может, на лице читалась ненависть, ненависть и ярость, но и не только, если ты понимаешь, о чем я.

Я понимал, будьте уверены.

– И что ты сделала?

– Все собрала и ушла в дом.

– Никому не сказала?

– Слишком стеснялась, чтобы говорить об этом. Да и потом, кому я могла сказать? Отец работал. Возвращаясь домой, не желал, чтобы кто-то встал между ним и первой банкой пива. Мать прилипла к дневным викторинам. Я бы скорее сунула руку в пасть крокодила, чем отвлекла ее от Билла Каллена и «Правильной цены»[66].

– Ты могла бы сказать мне.

– Это случилось четыре года тому назад. Тебе было восемь, милый. Когда человеку только восемь, о таком ему знать не нужно.

– А тебе было только тринадцать. Да он же урод!

Она отвернулась от гаражного окна, и ее голову окружил золотой ореол.

– Такое же случилось еще раз, через шесть месяцев. Я выносила мусор, чтобы бросить его в бак, который стоял в проулке. Сначала Клокенуола там не было, но, когда я повернулась, чтобы вернуться в дом, он стоял в каких-то трех шагах. Я ничего не сказала, он тоже, но он опять облизывал губы. И еще… положил руку на промежность. Я протиснулась мимо него. Он ко мне не потянулся, не прикоснулся, ничего такого. После этого ничего подобного не случалось.

– Я его ненавижу, – прорычал я. – Рад, что он умер.

Она опустилась на табурет на колесиках, стоявший рядом с ящиком, на котором я сидел, и уставилась на свои сцепленные руки, лежавшие на коленях.

– Когда мы там были, Малколм, я действительно слышала его голос.

– Понятно.

– Действительно слышала. Он сказал: «Дорогая Мелинда». А потом, уже в прихожей, когда я смотрела на лестницу, произнес мое имя… мое имя и что-то грязное.

Она подняла голову и встретилась со мной взглядом. И не разыгрывала меня. Я не знал, что и сказать.

– Держись подальше от этого дома, Малколм.

– С чего у меня возникнет желание вновь туда пойти?

– Держись подальше.

– Не сомневайся. Ты шутишь? У меня мурашки бегут по коже. Жуть!

– Я серьезно. Держись подальше.

– И ты, между прочим, тоже.

– Я к нему и близко не подойду, – ответила она. – Я помню, что слышала, и не хочу услышать вновь.

– Я не знал, что ты веришь в призраков, – сказал я.

– Я не верила. Теперь верю. Держись подальше.

Какое-то время мы посидели молча. Наконец я сказал, что надо что-нибудь послушать, чтобы успокоить нервы, но вместо старых виниловых пластинок поставил альбом с наиболее известными мелодиями Гленна Миллера. Мы любили рок-н-ролл, но сердцем принадлежали к другой музыкальной эре.

Амалия прослушала «В настроении», но, прежде чем зазвучала «Лунная серенада», поднялась.

– Мои нервы это не успокаивает. Пойду лягу в кровать и почитаю. Тот роман. – У боковой двери гаража она остановилась, оглянулась. – Не оставайся здесь после того, как стемнеет.

– Я всегда остаюсь после того, как стемнеет.

– В этот вечер не оставайся. И в последующие.

Чувствовалась, что она испугана. Я кивнул.

– Хорошо.

После ее ухода прослушал «Лунную серенаду». Потом «Американский патруль». Затем поднял иглу и вернул в начало альбома.

Когда зазвучала мелодия «В настроении», я вышел из гаража и направился в проулок. До наступления темноты оставалось примерно сорок минут. Я зашагал к задней калитке участка Клокенуола.

В двенадцать лет я не отличался особой храбростью. Прекрасно знал свои недостатки и понимал: если ввяжусь в драку с другим мальчишкой, то, скорее, нокаутирую себя, чем врежу ему. И в схватке со сверхъестественным не добился бы особых успехов, если бы мне противостояло нечто более злобное, чем Каспер Дружелюбное Привидение.

Тем не менее я намеревался пересечь двор Клокенуола и подняться на заднее крыльцо, потому что любил сестру больше, чем себя, чувствовал, что разрешить эту странную ситуацию предстоит мне. Никогда я не видел Амалию такой расстроенной, как в те минуты, когда она рассказывала мне о похотливом учителе. Раньше она не знала страха, и решимости ей хватало на двоих. Никто не имел права так пугать ее, и меня злило и огорчало решение сестры ретироваться в спальню и спрятаться за книгу. Именно это, по моему разумению, она делала, хотя я, конечно, не собирался ей этого говорить.

Поднявшись на заднее крыльцо, я не удивился, обнаружив, что дверь черного хода приоткрыта, так же, как парадная, через которую мы ранее уже входили в этот дом. Войдя на кухню, куда проникал свет заходящего солнца, я смело включил свет. Если душа покойника вернулась в дом через месяц после похорон, не было никакой возможности бродить по дому без ее ведома. Я хочу сказать, призрак, само собой, прекрасно осведомлен о том, что происходит в доме, где он поселился.

Увидел тарелку с желтковым пятном, грязные вилку и нож, крошки. Клокенуол вернулся не для того, чтобы прибраться за собой.

Везде включая свет, я прошел через дом к лестнице на второй этаж, по которой при нашем первом посещении дома спускалось что-то невидимое глазу. Остановившись перед лестницей, я прислушался, но меня окружала такая глубокая тишина, что создавалось впечатление, будто дом этот вовсе не в городе, а в некоем пузыре вынесен в далекий космос, где обречен дрейфовать целую вечность.

Вот тут я додумался спросить себя, а чего, собственно, я добиваюсь, придя в это место. Назваться экзорцистом я никак не мог. Моя семья даже в церковь не ходила. Родители не были атеистами, просто с полнейшим безразличием относились к идее Бога и загробной жизни. Собственно, то же безразличие они проявляли ко всему, что не могли съесть, выпить, выкурить и посмотреть по телику, не сильно напрягая мозги. Хорошего ответа на заданный себе вопрос у меня не было, и поэтому, исходя из того, что считается логикой у двенадцатилетнего подростка, я решил, что сюда меня привела интуиция, и я должен доверять ей, как собака доверяет своему нюху.