Даниэль Труссони - Ангелология

Но когда Эванджелина подняла взгляд, ее сердце упало. Перед глазами была окровавленная трость. Сверху вниз на нее смотрел Персиваль Григори, его лицо исказилось от гнева и усталости. Он хрипло, с трудом дышал, и Эванджелина подумала — они убегут от него на следующей станции. Она не сомневалась, что он не сможет последовать за ними даже по самой невысокой лестнице. Но когда Персиваль вытащил из кармана пистолет и жестом велел Эванджелине и Габриэлле стоять на месте, она поняла, что спасения нет. Ухватившись за металлическую перекладину, Эванджелина прижала к себе бабушку.

— Вот мы и встретились, — прошипел Персиваль, наклонился и взял у Габриэллы кожаный футляр. — Думаю, на этот раз мы имеем дело с настоящей вещью.

Пока поезд пробивался через темноту туннелей, изгибаясь по кривой подземного прохода, Персиваль положил футляр на пластиковое сиденье и открыл его. Поезд остановился на станции. Пассажиры начали входить, но, едва почувствовав вонь, исходящую от пьяницы, все вышли и пересели в другой вагон. Персиваль, казалось, ничего не замечал. Он достал стойки лиры, завернутые в зеленую бархатную ткань, вытащил из кожаного мешочка плектр, вынул из шкатулки перекладину и размотал струны. Из кармана он вынул бронзовую коробочку, которую Элистер Кэрролл извлек из статуи Прометея в Рокфеллеровском центре, открыл ее и осмотрел колки из валкина. Части лиры лежали перед ними, покачиваясь в такт движению поезда, и ждали, чтобы их собрали вместе.

Персиваль вытащил со дна футляра блокнот. Кожаная обложка и застежка в виде золотого ангела поблескивали в мигающем свете. Он переворачивал страницы, пролистывая знакомые разделы исторической информации, магических квадратов и символов, и остановился там, где начались математические формулы Анджелы.

— Что это за числа? — спросил он.

— Смотри внимательнее, — ответила Габриэлла. — Тебе точно известно, что это такое.

Пока он быстро прочитывал текст, выражение его лица менялось от испуганного до восхищенного.

— Это формулы, которые ты скрывала, — наконец сказал Персиваль.

— Ты хочешь сказать, — уточнила Габриэлла, — это формулы, ради которых ты убил нашу дочь.

У Эванджелины перехватило дыхание, когда она наконец поняла смысл загадочных слов Габриэллы. Персиваль Григори был ее дедушкой. Осознание этого наполнило ее ужасом. Григори казался не менее ошеломленным. Он пытался что-то сказать, но его настиг приступ кашля. С трудом переведя дух, он наконец произнес:

— Я тебе не верю.

— Анджела не знала, кто ее отец. Я уберегла ее от боли узнавания этой правды. Но Эванджелину уберечь не смогла. Она стала свидетелем подлости своего деда.

Персиваль перевел взгляд с Габриэллы на Эванджелину. Черты его измученного лица отвердели, когда он полностью понял значение слов Габриэллы.

— Я уверена, — продолжала она, — Снейя будет весьма рада узнать, что ты дал ей наследника.

— Человек не может быть наследником, — фыркнул Персиваль. — Снейе нужна только ангельская кровь.

Вагон дернулся и остановился. Это была станция «Юнион-сквер». Белые огни платформы ослепительно сияли. Двери открылись, и вошла группа веселящихся людей. Они, казалось, не замечали ни Персиваля, ни зловония и уселись поблизости, громко переговариваясь и смеясь. Встревоженная Габриэлла подвинулась, чтобы закрыть футляр от любопытных глаз.

— Не надо выставлять инструмент напоказ, — сказала Габриэлла. — Это слишком опасно.

Персиваль махнул Эванджелине пистолетом. Она стала одну за другой собирать части в футляр. Когда ее пальцы коснулись металлических стоек лиры, ее охватило странное ощущение. Сначала она не обращала на него внимания, думая, что это просто страх и паника, которые вселял в нее Персиваль Григори. Затем она услышала что-то неземное — сладкая, прекрасная музыка заполнила ее сознание, каждое повышение и понижение тона заставляло ее трепетать. Звук был настолько блаженным, таким бодрящим, она сосредоточилась, чтобы слышать его более отчетливо. Она взглянула на бабушку, которая начала препираться с Григори. Сквозь музыку Эванджелине не было слышно, что говорила Габриэлла. На нее словно опустился широкий стеклянный купол, отделив от мира. Ничего больше не имело значения, кроме инструмента, лежащего перед ней. И хотя это потрясающее воздействие ощущала на себе она одна, она знала, что музыка не была игрой воображения. Лира призывала ее.

Без предупреждения Персиваль захлопнул крышку футляра и вырвал его у Эванджелины, разрушив чары, которые наслал на нее инструмент. Огромная волна отчаяния захлестнула ее, и, прежде чем поняла, что делает, она набросилась на Персиваля, отнимая у него футляр. К ее удивлению, она с легкостью отобрала инструмент. Новая сила переливалась по ее телу, невиданная прежде энергия. Зрение стало более острым и четким. Она прижала к себе футляр, готовая защищать его.

Поезд остановился на следующей станции, люди вышли, равнодушные к зрелищу. Раздался сигнал, и двери закрылись. Они снова остались одни, не считая вонючего пьяницы в дальнем конце вагона.

Эванджелина отвернулась от Габриэллы и Персиваля и открыла футляр. Части были там, ждали, когда их соберут. Она быстро подсоединила перекладину к стойкам, ввернула колки и прикрепила струны, медленно оборачивая их вокруг колков, пока они не натянулись. Эванджелина ожидала, что процесс будет сложным, но она с легкостью прилаживала каждую новую деталь к предыдущей. Натянув струны, она почувствовала, как они вибрируют под пальцами.

Она погладила лиру. Металл был холодным и гладким. Она скользнула пальцем по крепкому шелку струны и повернула колок, слушая, как меняется нотный регистр. Эванджелина взяла плектр и провела им по струнам. Шум метро, угрозы Персиваля Григори, невозможность унять колотящееся сердце — все исчезло, кроме ритмичной, сладкой вибрации, во много раз более мощной, чем прежде. Она четко воспринимала реальность — раскачивание поезда, трость Персиваля с рукояткой из слоновой кости — и все же чувствовала себя как во сне. Звук был настолько чистым, настолько мощным, он совершенно ее усмирил.

— Стой! — воскликнула Габриэлла.

Голос доносился словно издалека.

— Эванджелина, ты не понимаешь, что делаешь!

Она смотрела на бабушку словно через призму. Габриэлла стояла рядом, но Эванджелина едва видела ее.

— Никто не знает, как правильно играть на лире, — сказала Габриэлла. — Ужасы, которые ты можешь обрушить на мир, невообразимы. Прошу тебя, остановись.

Персиваль глядел на Эванджелину с благодарностью и удовлетворением. Звуки лиры начали оказывать на него свое волшебное воздействие. Сделав шаг вперед, он коснулся лиры пальцами, дрожащими от нетерпения. Вдруг выражение его лица изменилось. Он уставился на нее взглядом, в котором смешались ужас и восхищение.