Брендон Сандерсон - Легион

Все вооруженные люди пали. В комнате воцарилось полное спокойствие. Джей Си освободил мою руку, налившуюся к тому времени свинцом.

– Мы сделали это? – спросил я, глядя на убитых людей.

– Чёрт, – промолвила Айви, убрав пальцы от ушей. – Я знала, что есть смысл держать тебя, Джей Си.

– Следи за языком, Айви, – сказал он, улыбаясь.

Я бросил пистолет, вероятно, не самое умное, что я когда-либо делал, но, опять-таки, я был не в своем уме. Я бросился к Разону. Пульса нет. Я закрыл ему глаза, но оставил улыбку на его губах.

По крайней мере, получилось всё так, как и он хотел. Он действительно думал, что лучше умереть, чем выдать им свои секреты под пытками. Затем, проверяя кое-какие свои догадки, я сунул руку ему в карман…

Что-то укололо мои пальцы. Я достал руку окровавленной.

– Что за…?

Я не ожидал этого.

– Лидс? – сказал голос Моники. Я посмотрел вверх. Она стояла в дверях комнаты, придерживая руку, из которой текла кровь. – Ты это сделал?

– Джей Си, это он, – ответил я.

– Твоя галлюцинация? Застрелила этих людей?

– Да. Нет. Я ...

Я не был уверен. Я встал и подошёл к Салику, который был застрелен точным попаданием в лоб. Я наклонился и подобрал камеру, открутил одну деталь, стоя спиной к Монике.

– Эмм... Мистер Стив? – сказала Калиани, указывая. – Я не думаю, что этот мёртв. О, Боже.

Я посмотрел. Один из охранников, которого я застрелил, перевернулся. Он что-то держал в окровавленной руке.

Граната.

– Бежим! – я крикнул Монике, схватил её за руку и резко кинулся вон из комнаты.

Взрыв ударил меня сзади, как грохочущая волна.

Месяц спустя я сидел в своём особняке и пил лимонад. Моя спина ещё болела, но осколочные ранения уже заживали. Всё было не так уж и плохо.

Моника не уделяла загипсованной руке много внимания. Она сидела с чашкой на том же самом месте, где я в первый раз увидел её.

Сегодняшнее предложение Моники было неожиданным.

– Боюсь, – промолвил я, – вы обратились не к тому человеку. Я вынужден отказаться.

– Понимаю, – ответила Моника.

– Она работает над своим угрюмым видом, – изрёк Джи Си, прислонившись к стене. – Уже лучше.

– Если вы посмотрите на камеру... – Моника продолжила говорить.

– Когда я видел их в прошлый раз, их было, по крайней мере, шестнадцать штук, – сказал я. – Там почти ничего не надо делать.

Она, прищурившись, посмотрела на меня. Моника всё ещё подозревала меня в том, что я намеренно уронил камеру, когда произошёл взрыв. Не мог пойти мне на пользу и тот факт, что тело Разона обгорело до неузнаваемости в последующем за взрывом пожаре. Все вещи, которые у него были, секреты, объясняющие, как на самом деле работает камера, были уничтожены.

– Согласен, – ответил я, наклоняясь вперед, – мне не так уж и жаль, что вы не можете её починить. Я не уверен, что мир готов к информации, которую она может дать. Или, по крайней мере, я не уверен, что мир готов к тому, что люди подобные вам контролируют эту информацию.

– Но…

– Моника, я не знаю, что я могу сделать такого, чего не могут ваши инженеры. Давайте просто признаём факт, что технология умерла вместе с Разоном. Если только его работа не была мистификацией. Честно говоря, я всё больше убеждаюсь, что это всё, как раз, такой случай. Разона пытали так усердно, что простой ученый не смог бы вынести подобное и не выдать террористам то, чего они хотели. Он просто не мог этого сделать. Всё было обманом.

Она вздохнула и встала.

– Вы отказываетесь от могущества, мистер Лидс.

– Моя дорогая, – произнёс я, вставая. – Вы должны знать, что я им уже обладал. И променял его на заурядность и немного здравомыслия.

– Думаю, вам стоит обратиться куда-нибудь, чтобы вернуть могущество обратно, – ответила она. – Потому, что я не уверена, что вы обладаете упомянутыми качествами, – она взяла что-то из кармана и бросила на стол. Большой конверт.

– И что это? – спросил я, принимая его.

– Мы обнаружили запись на камере, – сообщила она в ответ. – Только одно изображение восстановлено.

Я запнулся, фотография выскользнула из рук. Она была чёрно-белой, как и другие. На ней – человек, с бородой и в мантии, сидевший на чём-то. Его лицо было поразительно. Не из-за своего облика, а потому как он непосредственно выглядел перед камерой. Перед камерой, которой не будет создана ещё две тысячи лет.

– Мы считаем, это фотография – Вход Господень в Иерусалим, – продолжила она. – По крайней мере, на заднем плане, что-то похожее на Золотые врата. Тяжело точно сказать.

– Боже мой, – прошептала Айви, шагая рядом со мной.

Эти глаза... Я всмотрелся в фотографию. Эти глаза.

– Эй, я считал, что мы не поминаем имя Господа Бога в суе, – обратился Джей Си к Айви.

– Я и не поминаю, – промолвила она, благоговейно положив пальцы на фото. – Я просто констатирую факт. На фотографии – Он!

– Этот снимок, к сожалению, совершенно бесполезный, – сказала Моника. – Нет никакого способа, чтобы доказать кто это. Даже если бы мы могли, это никоим образом не доказывает или разоблачает христианство. Фотография сделана до того, как этого человека убили. Из всех снимков, которые сделал Разон… – она покачала головой.

– Это не меняет моё мнение, – ответил я, засовывая фотографию обратно в конверт.

– Я и не думала, что изменит, – проговорила Моника. – Считаете это платой.

– Я не так много сделал.

– Как и мы для вас, – промолвила она, шагая по комнате. – Доброго вечера, Мистер Лидс.

Я потёр пальцем конверт, слушая, как Уилсон провожает Монику, потом закрыл дверь. Я оставил Айви и Джей Си спорить кто из них, что поминает в суе, и пошёл ко входу на лестницу. Я обошёл дом вокруг, потом поднялся наверх, держась за перила.

Мой кабинет был в конце лестницы. В комнате горела только одна лампа на столе, отбрасывающая тени в ночи. Я подошёл к столу и сел. Тобиас сидел в одном из двух других стульев рядом с ним.

Я взял книгу, последнюю в большой куче и начал листать. На стене передо мной была прибита фотография Сандры на вокзале.

– Они вычислили? – спросил Тобиас.

– Нет, – сказал я. – А ты?

– Камеры не существовало, не так ли?

Я улыбнулся, переворачивая страницу.

– Я осмотрел его карманы сразу после того как он умер. Что-то прокололо мне пальцы. Осколки стекла.

Тобиас нахмурился. Затем, после минутного раздумья, он улыбнулся.

– Разбитые лампочки.

Я кивнул.

– Это была не камера, это была вспышка. Когда Разон фотографировал в церкви, он использовал вспышку даже на улице в солнечный свет. Даже когда предмет был освещён, даже когда пытался снять что-то, что случилось днем, например появление Иисуса из могилы, после воскрешения. Это ошибка, которую не допустит хороший фотограф. А он был хорошим фотографом, судя по фотографиям, что висели в его квартире. У него был верный глаз на освещение.