Майкл Маршалл - Один из нас

– Хап, подожди! Подожди меня!

Услышав, как будильник спрыгнул на пол, я прибавил шагу и пролетел мимо пары вооруженных полицейских, калымивших охранниками на выходе. Проскочил сквозь маятниковую дверь[14], лелея надежду, что одна из створок вдарит по будильнику и отшвырнет его к барной стойке, и оказался на улице.

Надежда не оправдалась. Будильник догнал меня и теперь бежал рядом, пыхтя от напряжения. Я больше чем уверен, что звуки эти были насквозь фальшивыми и надуманными. Если уж чертов прибор умудрился добраться до меня из того места в Сан-Диего, где я вышвырнул его из окна последний раз, то небольшой спринт по улице ну никак не мог сбить ему дыхание.

– Ну, спасибо, – проворчал я, – теперь все в этом баре знают, как меня зовут. – Я хотел дать ему пинка, но он легко увернулся, отпрыгнув в сторону, а потом оказался прямо передо мной.

– Но это же здорово, – произнес будильник. – Может, заведешь новых друзей. Видишь – я не только полезный прибор для определения времени, но и могу помочь тебе с общением – например, сократить расстояние между душами в этом мире, где все вверх тормашками. Хап, я действительно могу помочь тебе.

– Нет, не можешь, – ответил я, резко останавливаясь.

Ночь была темная, улицы освещались только раскачивающимися желтыми лампами, висевшими перед входами в бары, рестораны и подозрительные мотели. Неожиданно я почувствовал себя одиноким и затосковал по дому. Я был не в той части не того города и даже не знал, как здесь очутился. Чья-то вина, моя собственная паранойя или я просто все время сбегаю сюда? Похоже, и то, и другое, и третье, но сейчас это уже не важно. Я должен найти Лору Рейнольдс, которой здесь вполне могло и не быть. Иначе меня укатают за то, чего я не совершал, но помнил, как оно совершалось. Попробуйте объяснить это будильнику.

– Ты даже не попробовал моих функций органайзера! – звякнул рассеянный прибор.

– У меня уже есть органайзер.

– Но я лучше! Ты просто скажи мне о своих встречах, а я тебе о них напомню любой из двадцати пяти очаровательных мелодий, которые в меня заложены. Ты никогда не забудешь про юбилей! Никогда не опоздаешь на важную встречу! Никогда…

На этот раз я его достал. С затихающим визгом будильник перелетел через ряд палаток, в которых торговали абсолютно одинаковыми дешевыми коврами и гипсовыми бюстами Инопланетянина[15]. Не успел я пройти по улице и пятидесяти ярдов, как мариачи-оркестр грянул вновь. Над ним звенел чистый и искренний голос бизнесмена – голос человека, который все знает о самом себе: кто он, для чего живет и где его дом.

В Мексике я оказался поздним вечером накануне. По крайней мере, именно тогда пришел в себя в незнакомой машине, стоящей с работающим двигателем на обочине корявой дороги. Я выключил его и осторожно выбрался наружу, ощущая при этом, что мне, должно быть, вогнали в левый висок очень холодных гвоздей, изобразив довольно любопытный узор. Я посмотрел вокруг, пытаясь понять, где нахожусь.

Вскоре благодаря легко узнаваемому пейзажу я это понял. Прямо за машиной возвышалась крутая скала, на противоположной стороне дороги холм резко уходил вниз, а единственной растительностью вокруг были кусты и серые шишковатые деревья, которые всем своим видом пытались сообщить проезжающим, как нелегко им живется. Было тепло, пахло пылью. В отсутствие городского освещения звезды ярчайше сияли в небесной черноте.

Я находился на старой внутренней дороге, которая, извиваясь меж холмов, шла по Бахе[16] от Тихуаны до Энсенады. В свое время это была единственная дорога, но сейчас здесь даже нет освещения, она в жутком состоянии, и нормальные люди ею не пользуются.

Теперь, выйдя из машины, я смутно припомнил, что машина – моя и сел я в нее в Лос-Анджелесе утром того же дня. Это воспоминание периодически появлялось и исчезало, как телевизионный сигнал, когда плохо подается электричество. Чужие воспоминания пытались отодвинуть его в сторону и требовали внимания к себе. Они были неестественно четкими и резкими. Пытались стать поглаже, смешиваясь с моими собственными, но у них ничего не выходило: они не принадлежали лично мне, и у меня в голове им не было места. Все, что они могли, – наложиться на мои, иногда полностью их закрывая, а иногда появляясь где-то на самой границе сознания, подобно слову, которое вертится на кончике языка, но его никак не ухватить.

Я вернулся к машине и стал рыться в бардачке, надеясь найти там хоть что-нибудь, что точно мое. Сразу же обнаружил множество сигарет, включая одну раскрытую пачку, но марка была явно не та. Я курю легкие «Кэмел» и ничего больше, а это были «Кимз». И тем не менее создавалось впечатление, что купил их именно я, потому что на нижней части открытой пачки остался целлофан. У меня привычка не снимать его, и мой лучший друг Дек с удовольствием тратит уйму времени, пытаясь надеть его на верхнюю часть, пока я в туалете. Я даже вспомнил фирменный смех Дека, который раздавался всякий раз, когда я злился, пытаясь открыть такую пачку, и это напомнило мне о том, кто я такой на самом деле.

Я крепко зажмурил глаза, а когда открыл, почувствовал себя немного лучше.

Переднее пассажирское сиденье было завалено обрывками фольги. Здесь же лежало несколько пустых ампул, и мне не понадобилось много времени, чтобы понять почему. Много лет назад, в своей прошлой жизни, я приторговывал наркотиком под названием «новяк». У него свойство искоренять тоску, возникающую на почве того, что все в этой жизни приедается. Благодаря новяку все происходит как в первый раз. Одна из причин такого воздействия – блокировка памяти, чтобы она не рассматривала новый опыт как нечто уже имевшее место. По-видимому, я пытался добиться этого эффекта, используя целый букет клубных наркотиков, пока не отключился. На темной дороге. В Мексике. Среди ночи.

Лучше не придумаешь.

Но, выходит, комбинация оказалась несмертельной, раз я пришел в себя. Быстро прикинув и убедившись, что выбрал нужное направление, я завел машину и осторожно выехал на дорогу. Потом оторвал фильтр у сигареты, прикурил и направился на юг.

По дороге мне попалась только одна машина: здорово, потому что можно ехать посередине шоссе, подальше от канав вдоль него. Не волнуясь больше по этому поводу, я мысленно занялся составлением ретроспективы произошедшего за последнее время, что вызвало легкую панику. Случившееся за последние шесть часов полностью стерлось из памяти вместе с некоторыми другими фактами моей жизни. Например, я помнил, где живу – на десятом этаже «Фолкленда», одного из самых оживленных жилищных комплексов Гриффита, – но вот вспомнить номер квартиры я был не в состоянии. Это оказалось просто невозможно. Хорошо бы разобраться на месте, и я очень на это надеялся, ибо все мои вещи находятся именно там; в противном случае просто нечего будет надеть.

Я помнил имя Лоры Рейнольдс и то, что она сделала. Получается, какое-то время она ехала вместе со мной – по крайней мере, я так думал, – и, скорее всего, это она купила сигареты, хотя пачку распечатал именно я. Я не знал, как Лора Рейнольдс выглядит – знал только, какой она видела себя. И не имел ни малейшего представления, где она находится. Наверное, у меня была серьезная или не очень причина ехать в Энсенаду, но это только в том случае, если решение принимал именно я. А коль скоро я забрался так далеко, то смысла поворачивать назад не было.

Доехал я довольно быстро – остановиться пришлось только один раз, когда дорогу пересекло стадо кофеварок. Где-то читал, что они частенько забредают в Мексику. Не знаю, почему они это делают, но их действительно было очень много. Они молча спустились по склону, плотной группой пересекли шоссе и правильной линией двинулись дальше в поисках еды, жилья и даже, может статься, кофейных зерен.

В полночь я уже был в Энсенаде и остаток ночи проспал в машине, остановив ее в пригороде. Мне снился серебристый седан, какие-то мужчины и фонари, горящие у них за головами, но сон был хаотичный и путаный – он был полон страха, заполнявшего все его пространство, ограниченное дверьми, которые не хотели открываться.

Проснувшись, я почувствовал себя настолько хорошо, что смог позвонить Страттену, перенаправив звонок через Сеть своего хакера, чтобы создалось впечатление, что звоню из Лос-Анджелеса. Сказал, что у меня сильная мигрень и что пару дней я не смогу работать. Не думаю, что Страттен мне поверил, но заострять на этом внимание он не стал. Остаток дня я провел, шатаясь по палаткам, торгующим тако[17], и гостиницам или бесцельно разъезжая по грязным, заброшенным улицам. К вечеру пришел к неизбежному выводу.

Ее здесь нет.

Из «Хуссонз» я направился прямо туда, где оставил машину. В это время дня район, находящийся в стороне от туристских троп, казался особенно самобытным. Ранним вечером тут все напоминало о веселых эстафетах для вооруженных грабителей. Группы местных жителей устрашающего вида стояли и наблюдали за мной, пока я проходил мимо. Они стояли босыми ногами в лужах пива, мочи или крови: ручьи текли из всех баров. Но до своей машины я добрался вполне благополучно. Она была припаркована в тупике, подальше от любопытных глаз, и, только достав из кармана ключи, я заметил, что по противоположной стороне улицы двигаются тени. Свет был слишком тусклым, чтобы понять, кто это, однако мне почему-то совсем не хотелось встречаться с ними лицом к лицу. Такой уж я человек. Не люблю компании.