Джеймс Беккер - Скрижаль последнего дня

— Хм, если они победили, то это очень и очень странная победа, — хрюкнул Сильва, не отводя взгляда от сотен тел, устилающих двор крепости. — Мы захватили Масаду. Эти мерзкие сикарии наконец-то мертвы, все! Кроме того, в ходе штурма мы не потеряли ни единого легионера. Я бы не отказался потерпеть еще с десяток таких поражений!

Центурион позволил себе вежливо улыбнуться.

— А женщины и дети, господин? Каковы будут ваши приказания?

— Детей отправьте на ближайший рынок рабов, а женщин отдайте воинам. Если, после того как ребята с ними поразвлекутся, они останутся живы, можно будет их отпустить.

А за стенами крепости в нескольких сотнях футов от подножия скалы укрылись между огромных обломков и ждали дальнейшего развития событий четверо избранных. Как только стена была проломлена и римское войско ворвалось в Масаду, все часовые получили приказ оставить посты. Но даже когда легионеры, стерегущие восточный склон, присоединились к товарищам, четверо мужчин продолжали терпеливо дожидаться наступления темноты, чтобы завершить спуск.

Три дня спустя они добрались до расположенной на вершине холма общины Ир-Цадок Секаха, которая через две тысячи лет станет известна как Кумранская. Сикарии провели там день, после чего продолжили путь.

Они двигались вдоль западного побережья Мертвого моря около пяти миль, а затем свернули на север. Перед тем как остановиться на ночь в Фазеле, они миновали города Сайпрес, Таурус и Иерихон. На второй день они повернули на северо-запад в сторону Шилоха. Как только они покинули город, идти стало намного тяжелее — путникам приходилось прокладывать дорогу вдоль восточных склонов горы Герицим. К часу, когда спустились сумерки, они смогли добраться лишь до Манаима. К концу следующих суток они оказались в Сихаре, где провели и весь следующий день, отдыхали и набирались сил. Впереди четверку избранных ждала самая трудная часть путешествия — переход длиною в десять миль по пересеченной местности, что лежала к западу от горы Эбаль, к городу Бемезель.

Чтобы преодолеть этот участок пути, им пришлось идти весь день, и сикарии снова вынуждены были остановиться на двадцатичетырехчасовой отдых, перед тем как продолжить путешествие дальше на север, в Гину. Когда они добрались до города, прошло уже почти две недели со дня взятия Масады. В Гине сикарии пополнили запасы провизии и стали готовиться к заключительной части похода.

Следующим утром они вышли из города и двинулись на северо-запад, к Эсдраелонской равнине, через рощи из финиковых пальм, сплошным ковром устилавшие плодородные низменности, что протянулись от Галилейского моря на севере до Мертвого моря на юге. Тропа, по которой шли избранные, вела вдоль подножия высоких холмов. Она виляла то вправо, то влево, огибая многочисленные препятствия, отделявшие сикариев от места их назначения. Это оказалась действительно самая медленная, тяжелая и изнурительная часть похода; беспощадное солнце опаляло несчастных, и невозможно было нигде укрыться от его горячих лучей.

Время перевалило за полдень, когда путники увидели наконец конечную цель похода, и почти совсем стемнело, когда они добрались до подножия холма. Чтобы исполнить данный Элеазаром бен Яиром наказ, избранные должны были взобраться на холм, но они благоразумно рассудили, что не стоит делать это в темноте, и решили переждать до утра.

Когда солнце показалось из-за горизонта, четверо мужчин уже поднялись на плато. Прежде лишь одному из них довелось побывать здесь.

Больше восьми часов понадобилось им, чтобы исполнить свою миссию, так что, когда они начали спускаться по крутой тропе на равнину, вечер уже вовсю вступил в свои права, а к тому времени как путники добрались до Наина, была уже почти полночь. Идти теперь стало немного легче, поскольку не нужно было больше нести ни два цилиндрических предмета, ни две каменные таблички.

На следующее утро избранные отыскали лавку местного гончара. Они предложили ему достаточное количество золота, чтобы не задавал лишних вопросов, и попросили в свое распоряжение мастерскую до конца дня. Они крепко заперли двери и оставались там до позднего вечера, работая при неверном свете ламп на животном жире.

На следующий день четверо мужчин разошлись в разные стороны; каждый теперь должен был исполнить свою задачу в одиночку.

Больше они друг друга не видели.

Маргарет О'Коннор любила медину и просто обожала сук.[2]

Маргарет рассказывали, что слово медина на арабском означает «город». Однако в Рабате, как и во многих марокканских городах, этот общий термин применялся в отношении старого города, представляющего собой запутанный лабиринт извилистых улочек, большинство из которых были слишком узкими, чтобы по ним мог проехать автомобиль. Что там говорить — на многих улочках едва хватало места для двух идущих плечо к плечу человек. На самом же суке — хоть там и присутствовали обширные открытые участки, окруженные многочисленными палатками и ларьками, — некоторые проходы были даже еще более узкие и своей эксцентричностью вызывали у Маргарет особенное восхищение. Улочки причудливо извивались между старинных оштукатуренных домов, стены которых от времени покрылись сетью трещин, а краска под действием жгучих солнечных лучей поблекла и отслаивалась.

Всякий раз, когда они с Ральфом приходили на сук, они попадали в самую гущу толпы. Поначалу Маргарет была несколько разочарована тем обстоятельством, что большинство местных жителей, вопреки ее ожиданиям, казалось, предпочитают западную одежду — чаще всего можно было встретить людей в джинсах и футболках — традиционной арабской джеллабе. Но потом они купили в отеле путеводитель и поняли причину.

Хотя Марокко и является мусульманским государством, только около четверти населения страны составляют арабы. Большинство же представлено берберами (более правильно было бы называть их имазиген[3]), коренным неарабским народом Северной Африки. Берберы искони проживали на территории современного Марокко и поначалу оказывали сопротивление арабскому вторжению. Однако со временем большинство коренных жителей приняли ислам и заговорили по-арабски. В результате постепенной ассимиляции берберов арабским населением в стране возникла пестрая смесь культур, языков и стилей одежды. В Марокко широкое хождение имеют как арабский, так и берберский (его еще называют тамазигт) языки, а кроме них — французский, испанский и даже английский.