Анатолий Ромов - Искатель. 1990. Выпуск №3

Жорж достал из кармана карточку и прочел: «Граф Энрике Данилевич. Вилла д'Эст, Кадак, Коста Брава». На карточке наискось было написано: «Отель Риц, Париж».

— Кадак, — повторил я. — Недалеко оттуда, в Порт Лигате, живет Дали. Еще одно совпадение.

— Возможно, не просто совпадение. Вспомните, что каталонский мастер делает сейчас для нового собора Святого Иосифа в Сан-Диего? Одну из самых больших своих работ: «Распятие». Наш приятель опять вертится поблизости.

Жорж достал из среднего ящичка стола блокнот.

— Слушайте. Меня заинтересовал вопрос о тождественности моделей для Агасфера. Обычно ими служили мелкие князьки или богатые торговцы. В случае с Леонардо это выяснить невозможно. У него был открытый дом, нищие и бродяги свободно расхаживали по его мастерской, любой мог войти и позировать. Но другие были более требовательными. Агасфер Гольбейна срисован с сэра Генри Даниэлса, крупного банкира и друга Генриха Восьмого. У Веронезе — с члена Совета десяти, с будущего дожа Энрико Даниэля. У Рубенса — с барона Генрика Нильсена, датского посла в Амстердаме, у Гойи — с некоего Энрико да Нелла, финансиста и покровителя Прадо. А у Пуссена — со знаменитого мецената Анри, герцога де Ниля.

Жорж с хлопком закрыл блокнот. Я сказал:

— Данилевич, Даниэльс, Даниэли, Да Нелла, Де Ниль и Нильсен. Иначе — Агасфер. Знаете, Чарлз, мне немного страшно, но я думаю, что похищенный Леонардо в наших руках.

Представьте себе наше разочарование, когда добыча к назначенному времени не явилась.

Перенос продажи картины Ван Гога с предыдущего аукциона отодвинул ее в самый конец списка торгов — после трех дюжин картин XIX века. Когда назывались цены на Кандинского и Леже, я сидел на сцене позади Жоржа, наблюдая за залом. На международном собрании американских ценителей, английских газетных волков, французской и итальянской аристократии, присутствие даже такой замечательной фигуры, которую описал Жорж, обратило бы на себя слишком серьезное внимание. Тем не менее, поскольку мы постепенно приближались к концу аукциона и вспышки фотоаппаратов начали уже утомлять нас, я стал сомневаться, придет ли он вообще. В переднем ряду для него было оставлено кресло, и я нетерпеливо ждал появления этого странника во времени и пространстве, как только объявят Ван Гога. Картина из-за сомнений Жоржа в ее подлинности, видимо, не стала приманкой для Агасфера, и когда последние сделки были закончены, мы остались на сцене одни, вместе с нашим Ван Гогом.

— Вероятно, он что-то заподозрил, — прошептал Жорж, когда служители подтвердили, что графа Данилевича ни в одном из других помещений нет. Через несколько минут телефонный звонок в «Риц» подтвердил, что он покинул номер и выехал из Парижа на юг.

— Несомненно, ему известно, как ускользать из таких ловушек. Что же теперь? — спросил я.

— Вилла Кадак.

— Жорж, вы с ума сошли?

— Отнюдь нет. Шанс небольшой, но мы должны им воспользоваться. Инспектор Карно что-нибудь придумает. Пошли, Чарли. Мне почему-то кажется, что мы найдем картину Леонардо на его вилле.

Мы ехали по Барселоне, за нами следовали Карно и суперинтендант Юргенс из Интерпола, чтобы, как это было принято, облегчить нашу поездку. Через три часа машины повернули на дорогу в Кадак... Огромные скалы, похожие на спящих ископаемых гигантов, и сверкание благоухающего моря напоминали побережья у Дали и были подходящей прелюдией к финалу.

Вилла д'Эста стояла на мысе, вознесясь на тысячу футов над городом, и ее высокие стены и зарешеченные мавританские окна сверкали на солнце, как белый кварц. Большие черные двери были закрыты, и на звонки никто не отвечал.

Подгоняемые нетерпением, мы с Жоржем наняли автомобиль и отправились в Порт Лигату, пообещав инспектору, что вернемся к прибытию самолета из Парижа, который должен был приземлиться в Барселоне через два часа и в котором, как мы предполагали, летел граф Данилевич.

— Когда мы отправлялись сюда, я не сомневался, — мягко заметил Жорж, — что он путешествует на других транспортных средствах.

Я еще не решил, какое извинение мы придумаем, чтобы оправдать проникновение в частную резиденцию самого известного испанского художника, хотя возможность устройства персональной выставки одновременно в Норсби и в Галери Норманд наверняка смягчила бы его. Когда мы свернули на последний участок пути до белой виллы, то я увидел: навстречу нам несся большой лимузин.

Мы приблизились к месту, где дороги сужались, машины поравнялись в облаке пыли, словно два ревущих чудовища.

Неожиданно Жорж схватил меня за локоть и показал на окно:

— Чарли! Это он!

Опустив стекло, я успел рассмотреть в затемненной кабине автомобиля человека в черном полосатом костюме. Он сидел на заднем сиденье, повернув голову в нашу сторону. Его белые манжеты и золотая заколка галстука чуть поблескивали в полумраке салона, руки в перчатках были скрещены на палке с набалдашником из слоновой кости. Черты лица точь-в-точь походили на те, которые я видел на многих холстах. В темных глазах горел огонь, черные брови изгибались как крылья, сходящаяся клином борода на его выступающем подбородке казалась копьем, рассекающим воздух.

Он был одет элегантно, и вся его наружность излучала огромную, беспокойную энергию, неспособную, казалось, поместиться внутри автомобиля. На мгновение мы обменялись взглядами. Он смотрел на меня как бы издалека, и в его глазах я увидел выражение безнадежного раскаяния и отчаяние, которое можно увидеть на лицах осужденных.

— Остановите его, Чарли! — воскликнул Жорж.

Когда наши автомобили разъехались, я закричал сквозь дым, стлавшийся от машины:

— Агасфер! Агасфер!

Он вздрогнул и даже привстал на сиденье. Нас отделило от лимузина облако пыли. Ветра не было, и пыль еще долго клубилась позади и впереди нас.

Когда она осела и мы смогли повернуть обратно, лимузин уже исчез.

Они нашли картину Леонардо да Винчи на вилле д'Эст, в большой позолоченной раме, на стене в столовой. К удивлению всех, дом оказался совершенно пустым; слуг уволили еще утром.

— Несомненно, — заметил Жорж де Стаэль, — владелец имел свои транспортные средства.

Картина была в полной сохранности, хотя первого беглого взгляда оказалось достаточно, чтобы заметить — умелая рука поработала над одним из ее фрагментов. Лицо человека, одетого в черное, опять смотрело на крест, и в его грустном взгляде чувствовались проблески надежды на искупление. Краска уже высохла, но тонкий слой лака был еще липким.

После триумфального возвращения в Париж мы с Жоржем рекомендовали директору Лувра, имея в виду злоключения с картиной, не предпринимать никаких дальнейших попыток ее реставрации, и служащие повесили картину на прежнее место. Весьма похоже, что не вся картина написана кистью Леонардо да Винчи, но немногие исправления все же не портят ее.