Игра в бессмертие (СИ) - Потёмкин Сергей

Шефа Лоцкого звали Олег Рябов (если точнее, Олег Иванович). Занимался он оптовой торговлей. Ничего прочего Лоцкий о нём не сказал и лишь скупо добавил, притормозив у светофора:

— Если шеф сочтёт нужным, он сам посвятит вас в детали своей работы.

— А вы–то кто? — спросил я. — Начальник его охраны?

— Скорее, помощник, — уклончиво сказал Лоцкий.

Я с усмешкой кивнул — знаем мы таких «помощников». От Лоцкого разило спецслужбистским душком.

Ещё я отметил, что он не перевёл «Ягуар» на автопилот. Видимо, любит водить.

Офис Рябова находился в Северном Чертаново, в здании, построенном на месте снесённого торгово–развлекательного центра. Тот центр — как и сотни других — пал жертвой прогресса: шопинг в виртуальности куда занятнее обычного, а всё, что вы там накупили, к вам домой доставит дрон. К слову, ВИРТУС не только торговые центры угробил: под раздачу попали музеи, квест–клубы и кинотеатры. Виртуальная эпоха перевела развлечения в новый формат.

Лоцкий оставил «Ягуар» на стоянке. Мы взошли на крыльцо, миновали охрану (никто не просил меня приложить к сканеру электронный паспорт — видимо, потому что я был с Лоцким) и в лифте поднялись на тридцатый этаж, занятый офисами оптовой компании «Терра». Название я счёл банальным.

Блондинка на ресепшене кивнула Лоцкому — вроде бы с трепетом, и ту же реакцию выказала секретарша, доложившая о нас шефу. Лоцкий вежливо открыл мне дверь: эдакий Штирлиц, косплеющий дворецкого. Мне стало смешно.

Лоцкий остался в приёмной, а я вошёл к Рябову.

Его офис был просторным, с панорамными окнами, дорогим деревом и полосками хрома. Одну из стен — ту, что была напротив стола — превратили в интерактивную панель. Шкафы были обиты кожей. Думаю, в другой день я бы всем этим залюбовался.

Но сам Рябов в эту обстановку не вписывался.

Он стоял у окна — седой, грузный, невысокий. А когда он развернулся, стало ясно, что двигаться ему сложно (впрочем, я уже заметил в его руке трость). Лицо его было в глубоких морщинах, взгляд выражал усталость — и мне показалось, не только физическую.

— Здравствуйте, господин Ларин, — поприветствовал меня Рябов. — Прошу, присаживайтесь.

Я молча сел в кресло напротив стола. Рябов занял своё место и дежурно спросил:

— Чай, кофе, вода? Ничего крепче не предлагаю: если вы займётесь тем, что я намерен поручить вам, то от вас потребуется трезвый рассудок.

— А если не займусь, — уточнил я с сарказмом, — то можно не тратить на меня алкоголь?

— Займётесь, господин Ларин, — сказал Рябов. — Не сочтите за надменность, но я это знаю.

Он несколько мгновений сверлил меня взглядом, будто оценивая. Но это не вызвало дискомфорта. Так умеют смотреть лишь лидеры и психологи — хотя первое без второго, полагаю, невозможно.

— Не откажусь от минералки, — сказал я после паузы. — Ваш Лоцкий не дал мне нормально поужинать.

Тут я, конечно же, лукавил: мой ужин нормальным не назвал бы и бомж.

Рябов сочувственно улыбнулся:

— Марат это умеет, — он ткнул пальцем в селектор: — Катя, принесите нашему гостю воды.

Вошла секретарша, неся на подносе воду (дизайн бутылки намекал, что она жутко дорогая — небось добывается где–нибудь в Андах). По просьбе Рябова секретарша достала из шкафа печенье. Разложив его по блюдцам, вернулась к шкафу. Потом вновь подошла к столу, но уже с тонометром:

— Шесть вечера, Олег Иванович.

— Да, разумеется… — Рябов вроде смутился, а в ответ на мой взгляд пояснил: — Один инсульт я уже перенёс и теперь меня пытаются уберечь второго.

Я зачем–то кивнул, смекнув в ту секунду, почему он не может войти в ВИРТУС: при нарушении мозгового кровообращения это запрещено. А ещё он не жаловал биочипы: любой, кто их себе вживил, мог заглянуть в смартфон и узнать свой пульс, давление, частоту дыхания и температуру, — а Рябов вместо этого использует тонометр, которые уже лет десять как не в ходу… В общем, дедок явно упрямый, «старой закалки».

Измерив ему давление, секретарша убрала тонометр и вышла. Видимо, всё было в норме.

— Хорошая девушка, — сказал Рябов, когда дверь за ней закрылась. — Мне предлагали нанять медсестру, но я отказался: Катенька отлично со всем справляется.

Он замолчал, и стало тихо. Отпив воду, я ждал.

— У меня погибла дочь, — внезапно произнёс Рябов.

Я остановил руку, вновь потянувшуюся к стакану.

— Это случилось ещё летом, в середине июля, — Рябов откинулся на спинку кресла. — Собственно, тогда–то меня и прихватило.

— Соболезную, — искренне сказал я.

Рябов рассеянно кивнул и продолжил:

— Мою дочь звали Кэсс — в честь известной художницы… впрочем, неважно. Важно другое, господин Ларин: моя дочь была убита. И я полагаю, что её смерть связана с ВИРТУСом.

Он снова умолк. Я ни о чём пока не спрашивал — это было бы лишним. В таких беседах не спешат.

— Кэсс работала тестировщицей в «Нулане», — сообщил Рябов. — В день своей гибели она тестировала игру, и там возник какой–то сбой — судя по всему, очень странный. И Кэсс в тот же вечер сбила машина. Полиция сочла это простым ДТП, но я убеждён, что они ошиблись… или что их заставили ошибиться.

Тут я счёл нужным уточнить:

— Почему вы так решили?

— Из–за камер, — отпив из стакана, Рябов прокашлялся; разговор давался ему нелегко. Поймав мой взгляд, он пояснил: — В квартале, где убили Кэсс — уж позвольте мне настаивать на слове «убили» — выключились все камеры до единой… как потом выяснилось, вследствие кибератаки… И именно в тот час, когда погибла моя дочь. Прошло уже почти три месяца, но не нашли ни машину, ни водителя, ни виновных во взломе камер. По всем трём пунктам — тишина.

Я неуверенно кивнул, хотя версию об убийстве счёл спорной: хакерская атака — явление частое. Шпионские программы иногда опережают программы защиты, а желающих напакостить предостаточно — от простых отморозков до террористов.

С другой стороны, отключение камер — задача в наши дни непростая… особенно в Москве. Тут либо профи работал, либо большой талант. Ни расшалившийся подросток, ни банальный неудачник такое бы не проделал.

А Рябов между тем продолжал:

— Конечно, я включил связи и настоял на том, чтобы полиция допросила сотрудников «Нулана» — всех, кто работал вместе с Кэсс. Одна из них сообщила, что в тот день моя дочь провалилась под текстуры и увидела там нечто странное: неигрового персонажа, который выглядел как мальчик. Тот мальчик что–то ей сказал… что именно, она не сообщила, но… — тут голос Рябова дрогнул, а рука скользнула в карман, откуда он извлёк запятнанный кровью стикер. — В кармане моей дочери было вот это: очевидно, она записала услышанное.

Рябов протянул мне стикер. Я осторожно его взял.

— Чтобы завершить начатое, соверши три деяния, — негромко прочитал я вслух. — Сорви плод раздора на белом камне, забери глаза у бога войны и на бывшем болоте отыщи фею без ног, — я поднял взгляд на Рябова. — Так вот зачем вам нужен ментор — вы хотите понять, что всё это значит?

— Я уже это понял, — поморщился Рябов, — по крайней мере, отчасти. Неужели вы думаете, что до вас в этом офисе не было менторов? Нет, господин Ларин — я обращался уже к троим.

Он сделал паузу. Я ждал.

— «Плод раздора» — это, разумеется, яблоко, — сказал Рябов. — В ВИРТУСе есть сегмент под названием «Фрея»: относительно новый, но наверняка вам известный. Во «Фрее» есть площадь с пирамидой из белого камня, а на ней…

— Растёт яблоня с единственным плодом, — закончил я.

— Верно, — Рябов кивнул. — Что касается глаз бога войны…

— Бинокль, — я не удержался — решил блеснуть знаниями. — Бинокль в одном из помещений упавшего в каньон дирижабля. В том отсеке был наблюдательный пост, прозванный марсовой площадкой: в воздухоплавании часто заимствовали морские термины. Отсюда и фраза про бога войны.

В детали я не вдавался — Рябов явно мужик начитанный; он наверняка знал, что у парусных судов над марсовой площадкой могло находиться «воронье гнездо» — то есть бочка для наблюдений. Поэтому на дирижаблях наблюдательные пункты (пусть это вовсе и не бочка) часто называли так же: «марсовая площадка» или «воронье гнездо».