Флетчер Нибел - Ночь в Кэмп Дэвиде

Президент слегка поклонился Карперу:

— Простите, что я подслушивал, Сид.

Потом повернулся к Каваногу:

— И вы простите меня, судья. Я стоял у дверей уже, наверное, минут пять…

В дверях позади президента виднелась чья-то фигура.

— Подождите меня в холле, Лютер, — бросил президент через плечо. — Тут собрались все мои друзья. Кроме того, я вижу здесь вашего шефа, Бразерса, следовательно, безопасность мне обеспечена.

Президент стоял в центре гостиной, окружённый людьми, которые смотрели на него как зачарованные, словно перед ними появился гость с другой планеты. Президент говорил с апломбом, столь знакомым всем американцам, видевшим его по телевидению и во время предвыборной кампании. Джим Маквейг остолбенело глядел на президента, он чувствовал, что от этого человека исходит необъяснимая сила. Перед ними стоял вождь. И этот вождь заговорил спокойным, твёрдым тоном:

— Итак, вы хотели знать, достаточно ли нормален президент, чтобы принять решение, которое может уничтожить всё человечество?

Он замолчал и стал внимательно всматриваться в застывшие перед ним лица.

— Нет, я уже сказал и ещё раз повторяю — нет, недостаточно нормален!

Он стоял перед ними, улыбаясь, не вынимая рук из карманов, как будто снова находился в студенческом городке со своими друзьями.

— Да, ненормален, — продолжал он, как будто речь шла о чём-то простом и обыденном. — И это особенно важно, джентльмены, если представить себе, что в определённых условиях он обязан принять роковое решение за две-три минуты. А кто, вообще, обладает таким здравомыслием — или, лучше сказать, всеведением? Может быть, Сидней Карпер? Или мистер Каваног?

Президент задумчиво обвёл всех взглядом, всё так же загадочно улыбаясь:

— Скажите мне, кто из присутствующих в этой комнате обладает такой способностью? Только прошу каждого говорить за себя, джентльмены! Вопрос этот настолько серьёзен, что я бы не осмелился говорить за другого!

Все сидели и заворожённо слушали, как президент предлагает им эти риторические вопросы. Вопросы эти, казалось, растворялись в мягком и ровном гуле кондиционной установки. Джим опять почувствовал, как комнату обволакивает словно зловещая мгла атмосфера властности этого человека.

— Вы спросите меня, как я попал на ваше маленькое собрание? — усмехнулся президент. — Очень просто. Я как всегда не спал, звонил по телефону. Я только что узнал, что Служба устроила слежку за Маквейгом, и позвонил Бразерсу, чтобы потребовать её прекращения. Мне всё это показалось страшно глупым. Оказалось, что наш шеф находится у Поля Грискома. Тогда я позвонил Джиму, чтобы извиниться перед ним за причинённую неприятность, но его не оказалось дома и, как я выяснил окольным путём, он тоже находится у Поля. В этот вечер я как раз работал над сложной проблемой ассигнований слаборазвитым странам. Мне понадобилась справка, и я позвонил домой к Фреду Одлуму. Представьте моё удивление, когда мне ответили, что он тоже у Грискома! И, наконец, когда мне понадобилось снотворное, и я хотел попросить его у нашего дорогого доктора, я обнаружил, что генерал Лепперт тоже находится в известном доме на Оу-стрит. Что ж, сказал я тогда себе, у Поля, наверное, вечеринка, там все мои старые друзья! Почему бы и мне не заглянуть к нему?

Президент продолжал непринуждённо болтать в том же духе, словно сплетничая с друзьями в жаркий полдень.

— Из того, что я сегодня здесь услышал, а также из некоторых подхваченных то там, то здесь намёков, я понимаю, что вас всех тревожит состояние моего разума?

Карпер незаметно бросил на Маквейга взгляд из-под густых бровей. Все остальные сидели неподвижно, не спуская с президента глаз.

— Как я понимаю, все присутствующие здесь либо слышали лично, как я выходил из себя по тому или иному поводу, либо знают об этом с чужих слов. И вот вы решили сравнить свои наблюдения, не так ли? Решили, что президент одержим манией преследования, а может, и манией величия. Могу я, кстати, сесть, джентльмены?

Гриском поспешил в угол гостиной и быстро принёс старинное ярко раскрашенное деревянное кресло. Холленбах повернул его таким образом, что оказался в центре кружка, комфортабельно устроился в кресле и вытянул ноги. Потом положил кисти рук на колени и стал сгибать и разгибать пальцы.

— Вы, конечно, уже успели обсудить и эти мои упражнения, а заодно и мои призывы к самосовершенствованию! И, конечно, подумали: «Что же удивительного в том, что он так взрывается? Ведь он натянут, как кожа на барабане! И зачем он гасит по ночам свет, и работает и разговаривает по телефону, вместо того чтобы спать?» Да, я уверен, что вы успели перебрать все мои маленькие странности.

Все по-прежнему молчали и ловили каждое слово президента, притихшие и заворожённые. Наверное, так слушали Христа, произносившего нагорную проповедь. Тон президента стал более серьёзным:

— Вы говорите, мания величия, джентльмены? Может быть, вы и правы. Меня действительно порою одолевают величественные мечты! Напримср, мечты о союзе с Канадой. Джим, наверное, рассказал вам об этом. Что ж, если вы думаете, что союз с Канадой всего лишь заблуждение больного ума — будь по-вашему! Но, откровенно говоря, я считаю, что такому союзу не мешало бы состояться ещё век тому назад. У Америки и Канады есть все данные, чтобы соединиться ко взаимной выгоде, и препятствуют этому только неистовый национализм, нелепые обычаи и устаревшие формы мышления!

Человек, который стоял перед ними, был прежний Холленбах, блестящий, неотразимо убедительный. Маквейгу показалось, что по комнате словно прошла волна сочувствия, словно все преисполнились желания помочь президенту.

Он выдержал паузу и устремил взгляд в потолок:

— Да, но зато моя идея союза со скандинавскими странами? Её вы наверняка приняли за дикую фантазию поражённого болезнью разума! Она так далека от реальности и здравого смысла, так ведь, Джим? Вы, наверное, уже всё рассказали им о моём плане?

Джим молча кивнул, чувствуя себя вопреки всякой логике так, словно предал великую идею, как будто он нарушил слово и выдал друга.

— Но разве Скандинавия — это не начало всему? — Глаза Холленбаха засверкали. — Я твёрдо верю, что только общий парламент всех свободных стран является гарантией продолжительного мира на земле. Но ведь с чего-то надо же начинать! Британия, Германия и Франция — они слишком горды, чтобы образовать общее с нами правительство, но подумайте, если бы мы только могли начать где-нибудь в другом месте — а скандинавы самый подходящий для этого народ, — то разве другие страны не присоединились бы к нам позднее? Я убеждён, что в этом есть здравый смысл, джентльмены!