Ольга Михайлова - Замок искушений

Это был обычный стиль революционных документов, предвещавших смертный приговор. — Элоди рассказывала тихо и бесстрастно, ни на кого не глядя, — одна из сестер, услышав от обвинителя слово «фанатички», спросила, что он подразумевает под этим словом? Разгневанный судья в ответ обрушил на нее поток ругательств. «Я понимаю под этим, — ответил Фуке Тэнвиль, — вашу преданность наивным верованиям, эти ваши глупые церковные обряды». Сестра поблагодарила его, а потом, обращаясь к сестрам, сказала: «Вы слышали заявление обвинителя о том, что все это происходит из-за любви, которую мы питаем ко Христу. Возблагодарим же Того, Кто шёл впереди нас по пути к Голгофе! Какое счастье иметь возможность умереть за нашего Бога!» Слова «фанатик» и «христианин» в то время были синонимами, и обвинение, выдвинутое судьями, было равносильно осуждению на смерть за веру. В шесть часов вечера того же самого дня, со связанными за спиной руками их повезли к Венсенской заставе, к эшафоту на старую площадь Трона. Обычно конвоиры расчищали дорогу между двумя шеренгами пьяной и орущей толпы. Но говорили, что эти повозки проехали среди молчания толпы. Затем настоятельница встала в стороне перед эшафотом, держа на ладони руки маленькую глиняную статуэтку Святой Девы, которую ей удавалось прятать до этих пор. Все монахини целовали её и шли на смерть. Среди них была и мать моей матери — после смерти мужа она приняла постриг.

Сюзанн прожевала спаржу и недоуменно вопросила:

— Разве они не могли сбежать?

— Смерть за Христа — высшая награда для христианина, зачем бегать от неё?

Сюзанн рассмеялась.

— И вправду, фанатички. Но казнить женщин — это ужасно. Все эти ужасы революции просто кошмарны, мне рассказывали об этом времени. Дядя говорил, что чувствовался недостаток в топливе и освещении, и соседи поочередно приносили друг к другу вязанку хвороста, чтобы поболтать при огне. Согласись, Фанфан, ужасные были времена, — обернулась она к брату.

Этьенн галантно согласился, хоть сам их, разумеется, не помнил. Но он имел на этот счет своё мнение.

— Революция уничтожила единым росчерком пера все монастыри, потому что разнузданностью своих нравов эти святоши надоели всем. Это было неотвратимостью возмездия. Я уверен, стоит перерыть архивы религиозных орденов — раскрылись бы чудовищные злоупотребления, извращения и кощунства клерикалов. Кто знает, не совпадают ли сатанинские безумства вандейского палача Карье или Марата с духовной смертью аббатств? Революция лишь разрушила развалины.

Герцог усмехнулся. Он обернулся к мадемуазель Элоди д'Эрсенвиль, которая хрустальными, остановившимися глазами смотрела на Этьенна. Клермон никак не мог определить их цвет — в них мелькали то голубой, то серый, то зеленоватый оттенки, иногда глаза отдавали бирюзой, а иногда — лазуритом.

— Вы не согласны с утверждением моего племянника, мадемуазель?

Мадемуазель опустила ресницы и тихо произнесла, что она посоветовала бы мсье Виларсо де Торану перечитать Книгу Иова. Тон её голоса прозвучал на октаву ниже обычного, был глух и сумрачен. Клермон бросил на Элоди взгляд, в котором мелькнули слёзы, ему на миг показалось, что она заметила их, и Арман поспешно отвёл глаза.

Между тем Рэнэ де Файоль, незаметно рассматривая девиц, сразу выделил теперь мадемуазель Элоди д'Эрсенвиль, удивившую его рафинированной и утончённой красотой. Черная жемчужина, серый опал и розовый перламутр! Он был покорён и взволнован. Девица была столь изысканно сложена и столь одухотворённо прелестна, что в первую минуту он даже обмер. Но нечего и думать заполучить такую куколку в постель — ничего не светит, это понятно. Фразы, уронённые красоткой, говорят о нраве ханжеском и суровом. Его самого — едва взглядом окинула… Нет, к черту — надо заниматься тем, что плывёт в руки. И всё же… Надо попробовать. Если же нет… Он оглядел Сюзанн, тоже весьма привлекательную. Правда, теперь, в сравнении с необычной внешностью мадемуазель Элоди д'Эрсенвиль, её красота поблёкла и казалась несколько заурядной, но он все же улыбнулся и ей. Впрочем, недурна была и Лоретт. Да и младшая, Габи — лакомый кусочек…

Дювернуа показалась привлекательной мягкая женственность мадемуазель Лоретт, но и Сюзанн, бесспорно, была хороша. Впрочем, любая сойдет. Он посмотрел на Элоди д'Эрсенвиль, и подумал, что с такой лучше не связываться, и вправду фанатичка, хотя грудь — просто божественна. Но, воля ваша, глаза — Немезида, ей-богу. Так и ждёшь, что метнёт молнию. Нет. Такая ему и даром не нужна. Уж больно много апломба да гонору. На него и взгляда-то не кинула.

Каждый мужчина интуитивно понимает уровень своих притязаний. Если он честен, он обозначает его прямо, если склонен к самообману, то выдает этот уровень за предел возможного. Дювернуа мог рассчитывать только на то, от чего откажутся другие, но никогда себе в этом не признался бы. И потому, уподобляясь лафотеновской лисице, Огюстен склонен был называть гнилым или кислым недоступный для него виноград.

Клермон иногда робко поднимал глаза на Элоди, и чувствовал, что на душе становился тяжело и сумрачно.

Старшая мадемуазель д'Эрсенвиль казалась взволнованной, она, поминутно поднимая глаза, устремляла их на Этьенна Виларсо де Торана, Сюзанн же оживленно болтала с хозяином замка, причём из их разговора Клермон к своему немалому удивлению понял, что брат и сестра видели своего родственника впервые в жизни.

— Я представляла вас совсем иным, ваша светлость, думала, что вы гораздо старше, а Этьенн полагал, что вам где-то около семидесяти…

Герцог лучезарно улыбнулся.

— Увы, дорогая племянница, в этом я похож на женщин: совершенно забываю свой возраст. С тех самых пор, как мне стукнуло сорок, я начал отсчитывать годы в обратную сторону, потом понял свою ошибку, но подумал, что исправление её будет отдавать педантизмом, а я не люблю педантов… Потом всё же решил быть точным, ибо научная точность вошла в моду — да вот беда, за те годы, что я не хотел быть педантом, я утратил память об исходных числах… Можно было, конечно, поставить точку отсчёта там, где это удобно, ибо мир лишен сегодня абсолютых и безусловных парадигм, но я подумал, что несколько опережаю время, ведь ещё не сказано, что всё относительно…

Оставшуюся часть дня гости провели за осмотром замка. Мсье Гастон Бюрро взял на себя роль гида, и проводил их по пиршественным залам, картинным галереям и жилым покоям, потом по тяжёлым ступеням башенных лестниц привёл на смотровую площадку, откуда хорошо были видны живописные окрестности. Клермона несколько напугал этот странный человек с пасмурными глазами, который, чем больше улыбался и шутил, тем сумрачнее казался. Но зато шутки его светлости были искромётны и остроумны, и гости то и дело покатывались со смеху.