Евгений Нестеренко - Тень ведьмы

Тийана посмотрела на Яна.

— Я буду говорить только с ним.

Ян кивнул клерикам и они вышли из камеры.

— Говори.

— Тебе я скажу все. Да, было. Своего мужа я отравила, правда. И не жалею. Потому что это был не человек, а животное. А чужого сманила. Не сама, одна бабка его заговорила. Но ни его семье, ни ему зла не делала. Потому что люблю его. И он меня тоже. Помоги мне, Ян! Помоги во имя нашей прошлой любви! Я знаю, ты можешь.

Ян поднялся, схватил протоколы, подошел к женщине вплотную.

— Я могу, — неровным голосом сказал он. — Я могу и понять, и простить. Но вот они… — он потряс протоколами, — они не могут! Кто насытит их месть, их жажду справедливости? Кто развеет их страх и злобу? Только смерть. И ты это знаешь.

Ян тяжело дышал.

— Я не знаю, правда ли то, что ты занималась колдовством. Я не знаю вообще, что такое колдовство. Быть может, это зло. Или добро. Я не знаю. Одно мне известно, одна истина: если кто-то нарушает закон, он должен быть наказан. Независимо от того, плохой этот закон, или хороший. В этом мире правда на стороне тех, кто сумел сделать ее законом. Даже если это не правда, а ложь.

Ян бросил протоколы на пол.

— Мне нелегко судить. Я не хочу и не могу судить. Пусть судят те, у кого хватает смелости взять на себя ответственность.

— А если суд несправедлив?

— То вся тяжесть вины падет на несправедливо обвинивших!

— Но ведь ты помогаешь им…

— Нет! В Послании сказано: «Не судите, и не судимы будете». Поэтому я не сужу. Но это, к сожалению, все, что я могу для тебя сделать. Просто не судить. Прости, больше я ничем тебе помочь не смогу.

Ян вышел из камеры, прислонился к стене.

«Я думал, что готов, — прошептал он. — Но, боже мой, как я ошибался!»

Масляная лампа коптила уже давно, но клерики этого не замечали. Они сидели в небольшой комнате и пили вино. Позабыв про все посты и ограничения. Они пили долго и жадно, словно стараясь загасить какой-то огонь, горевший внутри. Пили, не пьянея и чем больше, тем жаднее. С Охотником они поругались и расстались с ним возле Горного.

Иоанн откупорил очередную бутылку.

— Выпьем за наш провал!

— Почему провал? — не согласился Петр. — Нет, мы все сделали правильно. Кроме одного: не надо было так сразу на графиню с обвинениями накидываться.

— Ну, теперь ничего не изменишь. Будем надеяться, что его преосвященство об этом не узнает…

— Если даже он и не узнает, все равно нам взбучки от отца Люцера не миновать, — предупредил Лука. — Потому как поездка наша принесла не больше пользы, чем в прошлый раз.

— Зато не погиб никто.

— Нашей заслуги здесь нет.

Петр задумчиво катал по столу хлебный шарик.

— Как бы то ни было, все уже позади, — ободряюще сказал Иоанн, разливая вино по стаканам. — Вернемся в Резиденцию, займемся привычными делами. Молодежь станем готовить.

— Да, Иоанн, ты прав. Работы по горло. Нам надо как можно скорее вернуться в Столицу.

— Но не раньше, чем мы разделаемся с этим добром! — Иоанн указал на стройный ряд винных бутылок. — Давненько я не пивал такого вина. Лука усмехнулся.

— Сказать точнее, ты вообще давненько не пивал.

— А ты откуда знаешь? Следил за мной, что ли? Я человек свободный, имею право выпить, когда мне вздумается.

— Так уж и свободный… Ты все-таки монах.

— Нет, Петр, я не монах. Вот ты — монах. И он тоже, — Иоанн указал на Луку.

Петр не нашелся, что ответить.

— Если не монах, то кто же ты? — поинтересовался Лука.

Иоанн стукнул себя кулаком в грудь.

— Я — меч Бога. Я орудие справедливости. По крайней мере, стараюсь им быть.

— Чьей справедливости? Уж не небесной ли?

— Нет, не небесной. Небесам справедливость не нужна, там все благополучно. Справедливость нужна здесь, на земле. Но не всем. Она нужна слабым. Ведь справедливость — это вообще оружие слабых. Они придумали себе его сами. Сильным в справедливости нет надобности.

Иоанн опустошил стакан и наполнил его вновь.

— Если на то пошло, то мы как раз служим сильным, — заметил Петр.

Иоанн отрицательно покачал головой.

— Служим-то мы сильным. Но справедливость мы пытаемся восстановить именно для слабых. Согласен, звучит абсурдно, но так оно и есть. Просто дело вот в чем: справедливость — эта та кость, которую кидают правители народу, чтобы тот не ворчал. Кость довольно-таки маленькая и тщательно обглоданная, да собака такая голодная, что довольствуется и этим.

— Ты, Иоанн, все против власти выступаешь, — проворчал Лука. — А не надо этого делать, не надо. Поперек власти идти — что поперек ветра парус ставить. Другое дело, — добавил он более хитрым тоном, — другое дело, что при умении да осторожности парус этот можно так подставлять, чтобы было и по ветру, а все ж плыть в своем направлении.

— Да не парус ты, а задницу свою подставляешь! — презрительно бросил Иоанн. — Тебе плюй в лицо, а ты будешь спасибо говорить. Вот на таких как ты все и держится, вся эта гнилая система.

Лука нехорошо посмотрел на Иоанна, но промолчал.

— Ну вот, пожалуйста! — удовлетворенно захохотал Иоанн. — Вот вам и подтверждение! Другой бы на его месте мне за такие слова уже всю морду разворотил, а этот проглотил молча, и все.

— Перестань, Иоанн! — поморщился Петр. — Ты пьян.

— Может быть я и пьян. Скорее даже да, чем нет. Зато я говорю правду. Есть три категории людей, которые говорят правду. Это пьяные, дети и блаженные. Что у них в уме, то и на языке.

Иоанн открыл еще одну бутылку.

— Кому нужна такая правда? — зло сказал Лука, отпивая вина. — Ты, наверное, вообразил, что открываешь людям глаза? Тоже мне пророк! Такую правду знают все. И что с того? Проще кому-нибудь от этого? Да ничего подобного! Если что людям и нужно, так это мечта. Правда — это почти всегда боль. Мечта же дает человеку надежду.

— Пустую надежду, — поправил Иоанн.

— Пускай так. Но это их собственный выбор, их право.

— Не согласен я с этим, — вклинился в разговор Петр. — Что значит «собственный выбор»? Если бы человек жил в одиночестве, подобно зверю в лесу, тогда он мог бы решать все за себя сам. А мы живем в обществе. В государстве. На каждом из нас лежит ответственность за все человечество.

— Да брось ты! Кто будет думать про человечество? Разве что Бог. Пусть лучше каждый заботится о том, чтобы его интересы не ущемлялись, тогда каждый получит свое.

— Интересы у каждого разные. Хорошо, конечно, если все твои интересы ограничиваются простыми человеческими потребностями. А если у кого-то в круг интересов входит стремление украсть, убить? И он начнет стремиться «получить свое»?