Дэниел Худ - Пир попрошаек

— Ах, господин Ренфорд, до чего ж вы упрямы… Магесса Грантайре наперед знала, что вы станете возражать, и строго-настрого запретила давать вам волю, — сказал слуга. — Вам нельзя подниматься с постели еще неделю — чтобы сломанная кость хорошенько срослась.

— Чтобы умыться, мне не надо вставать, — невозмутимо парировал Лайам. По его мнению, нога вела себя более чем прилично. Он видел достаточно переломов и знал, что обычным порядком никакая кость не срастется не только за пять, но и за дюжину дней. Пробовать ходить сегодня, конечно, не стоит, даже и с костылем, но кое-какие телодвижения позволить себе можно. А дальше — по состоянию. Все-таки магия — великая вещь! Лайам не сомневался, что Грантайре наложила на его перелом не только лубки, но и какое-нибудь заклятие.

Геллус уперся, и несколько минут они пререкались, пока не договорились, что Лайам свершит омовение сам, но при этом не будет приподниматься.

— А спину и то, что ниже — помоем потом, — сказал слуга, располагая кувшин и полотенце на столике возле кровати. — Я займусь этим лично. Стесняться вам нечего, тут ничего стыдного нет, а сделаю я все хорошо. Магесса Грантайре сама меня этому научила. А сейчас я принесу вам немного перекусить. — И старик вышел не понимая, что только что отыграл у строптивого больного очко. Лайам опять покраснел, смекнув, на ком обучала Геллуса уходу за тяжелоранеными Грантайре.

Впрочем, мысль о еде быстро вытеснила из мозга Лайама все сторонние размышления. Он вдруг осознал, что страшно проголодался, и принялся торопливо снимать рубаху. Омовение — совсем не легкое дело, особенно если стараешься не тревожить больную ногу, и потому, покончив с мытьем, Лайам почувствовал, что сильно устал. Так что поднос, на котором стояли супница, глубокая тарелка и хлеб, появился как раз вовремя.

Лайам накинулся на еду и съел очень много. Ел он тоже самостоятельно, хотя его не раз порывались покормить «с ложечки». И откуда только в старом слуге взялось столь неодолимое желание нянчиться с кем-то?

— Смотри я не пролил ни капли, — сказал наконец Лайам ему в утешение, но Геллус все равно смотрел на него с укоризной. Слуга молча собрал поднос и, уже уходя, соизволил сухо произнести:

— Госпожа Присциан хотела бы вас навестить. Но только в том случае, если вы чувствуете себя достаточно хорошо.

— Я чувствую себя распрекрасно, — поспешил заверить Лайам обидчивого угрюмца. — Пожалуйста, передай госпоже Присциан, что я буду счастлив с ней повидаться.

Госпожа Присциан явно обрадовалась, обнаружив, что самочувствие гостя действительно неплохое. Но все-таки что-то ее беспокоило — почтенная и обычно очень уверенная в себе дама удивленно поглядывала на свои руки, кажется, впервые в жизни не понимая, куда их девать.

Лайам кашлянул, чтобы нарушить воцарившееся после обычных приветствий молчание. Его тоже смутило замешательство почтенной вдовы. Но слова ее только усугубили смущение гостя.

— Господин Ренфорд, примите мои извинения! Я очень надеюсь, что вы простите меня!

Лайам вытаращил глаза.

— Простить вас?.. Но за что?

Пожилая дама всплеснула руками:

— Ну как же!.. Ваша нога… ваша болезнь… и этот ужасный маг… — Лайам не очень-то понял, какого мага имеют в виду, но вдова уточнять не стала. — Мне ведь все рассказали! Я и подумать не могла, насколько опасно дело, в которое я вас втянула. Но того, что произошло, не поправишь, и мне остается лишь смиренно молить о прощении.

В дело Лайам втянул себя сам. А закончил его тем, что арестовал мужа племянницы госпожи Присциан. Так что вопрос, кто и перед кем виноват, решался однозначно и отнюдь не в пользу того, у кого, просили прощения.

— Вам не в чем себя обвинять, сударыня, — запинаясь, сказал он. — На самом деле просить прощения должен бы я. Лорд Окхэм…

— Ничего страшного, решительно сказала вдова. — Вы честно предупредили меня, что на свет могут выплыть вещи самые неожиданные. Впрочем, должна вам заметить, подлость Этия особенной неожиданностью для меня не была. Его отвезут в резиденцию герцога — и наш сюзерен сам положит ему наказание. Я не сомневаюсь, что оно будет суровым, но нисколько не сожалею о том.

Лайам с радостью отметил, что к вдове возвращается прежняя властность. Ему было любопытно, как отнеслась к случившемуся Дуэсса, но этот вопрос, пожалуй, опять мог выбить почтенную даму из колеи. Он ограничился тем, что повторил:

— Вам абсолютно не в чем себя упрекать.

— Хм… Когда вы начнете ходить, мы об этом еще потолкуем. А пока позвольте отдать вам это. — Вдова протянула больному внушительную пачку листов, сложенных вместе и согнутых в плоское подобие трубки. — Это письмо оставила для вас известная вам особа. Неотложные дела заставили ее покинуть Саузварк, иначе она непременно дождалась бы вашего выздоровления. Когда вы были совсем плохи, эта весьма достойная барышня сутками не отходила от вашего ложа.

— Да, мне уже говорили, — пробормотал Лайам, вновь покрываясь румянцем, и взял письмо.

На верхнем листе, облегающем остальные, значилось, кому послание предназначено. «Сэру Лайаму Рэнфорду». И титул не тот, и фамилия Лайама гласной «э» в себя не включала. «Ну хоть имя написано верно!» — хмурясь, подумал он.

— Я оставлю вас, — мягко промолвила госпожа Присциан. — Если вам что-нибудь понадобится, кликните Геллуса. Он всегда к вашим услугам.

Вдова выскользнула за дверь — очень проворно, словно бы опасаясь, что ее остановят. Но Лайаму было не до вежливых экивоков. Он разворачивал письмо, чувствуя, как бешено колотится его сердце.

В облатке содержалось еще пять листов плотной бумаги, исписанных с обеих сторон. Почерк Грантайре — торопливый и довольно неряшливый — требовал к себе привыкания, впрочем, Лайам видывал почерки и похуже. Затаив дыхание, он начал читать.

«Любезный Рэнфорд, — гласили первые строки письма, — простите, пожалуйста, что я уехала, не дожидаясь, пока вы очнетесь. Оставаться долее в Саузварке было небезопасно, а вы уверенно шли на поправку. Я сделала все необходимое, нога срастается правильно, а камень не успел причинить вам существенного вреда…»

Далее — на протяжении трех страниц — волшебница делала попытки докопаться, что происходило с Эйрином Присцианом на деле, а копала она основательно. В тексте письма цитировались выдержки из трудов как самого Эйрина, так и других магов, дневник Дорстения также не был забыт. Лайам вряд ли сумел бы уяснить, что тут к чему, если бы не комментарии Фануила, каковые уродцу пришлось делать чуть ли не к каждой строке. Только эти пространные пояснения и помогли Лайаму разобраться в ситуации в целом.