Любовь Федорова - Тыква

Второй участник ночных событий тоже на месте не сидел и инспектора Нонора не дожидался.

Ошку Нонор застал на берегу. С помощью двух оборванных мальчишек тот выбирал из глины просыпанные ворами медяки. Храмовый сторож, похоже, совсем не опасался, что половина найденных монет осядет в драных рукавах его не по возрасту ловких помощников. Некоторое время инспектор созерцал с прибрежной кочки их совместные труды, потом приблизился и уловил одного из ребятишек за грязное ухо.

— А что, Ошка совсем ничего не слышит? — спросил он свежепойманного свидетеля.

— Пустите! — пискнул тот. — Чего ухо крутите! Не ваше!

— И по губам не читает? — продолжал интересоваться Нонор.

— Да пустите же!

— А как вы понимаете, чего он хочет?

— Куда пальцем покажет, туда за ним и идем!..

Тут Ошка поднял голову и глянул на инспектора так, что тот сразу выпустил мальчишку, мигом канувшего под берег ковырять деньги из грязи.

Нонор отступил. Ему стало неловко. Он понял, что здесь он со своими замашками не ко двору. Он очень мало встречал в своей жизни людей, которые умели бы так смотреть — еще бы чуть-чуть, и высокорожденный кир Нонор, лучший сыщик Первой префектуры запросил бы у маленького оборванца прощения. Но в последний миг Ошка отвернулся, и, как ни в чем ни бывало, троица продолжила свое занятие.

Нонор попятился и поспешил прочь. На острове ему больше делать было нечего. Думал он вот о чем: одна десятиларовая монета — маловато для посетителей из Царского Города. Там деньги считают не ларами. Их считают там тысячами лар…

Инспектора ждал перевозчик, который доставил его обратно на Веселый Бережок. Поднявшись с пристани на набережную, Нонор заметил идущую вдоль воды парочку: эргра Датара и… Он подумал вначале, что ошибается, и даже вернулся на несколько шагов и перегнулся через парапет. Нет, ошибки не случилось. Рядом с Датаром шел и о чем-то оживленно беседовал с ним дубинушка Мем.

Обойдя монастырский храм кругом и пробравшись вдоль стены за зарослями вечнозеленого метелочника, Мем снова вышел на ту аллейку, которая вела от ворот к ступеням главного входа. Перед ним было два пути: либо, удовольствовавшись узнанным, вернуться в Каменные Пристани, либо сделать еще одну попытку исповедовать грех подозрительности.

Мем больше склонялся к первому выбору. Он и так проболтался в городе лишнего, его отсутствие могли заметить. К тому же, подозрительность оказалась не пустой и не случайной — следует ли каяться в справедливых подозрениях? Если да, то как называется такой грех? Мем не знал.

Он уже решил, что сейчас ему лучше отправиться назад в лицей, а в монастырь он вернется завтра. Но тут на скамеечке, за обрезанными на зиму кустами кружевницы, он разглядел одинокую фигуру в надвинутом на лицо капюшоне. Мем застыл. Не такого он был роста, чтобы прогуливаться по монастырю совсем незамеченным. Датар мог видеть, как Мем продирался сквозь садовые насаждения со стороны, с которой не приходят обычные посетители. А мог и не видеть. Мему не хотелось бы, чтоб у молодого монаха сложилось мнение, будто Мем за ним следит. С другой стороны, Мему очень не понравился разговор в ризнице. Похоже было, что Датара силой толкают на бесчестный поступок. А вдруг это имеет отношение к Мерою и тыкве?

Мем хмыкнул, отряхнул рукава от налипших щетинок метелочника и направился прямиком к Датару.

Тот был полностью погружен в собственные мысли. Мем подошел, поклонился, но только после того, как он произнес: «Здравствуйте, эргр Датар», — монах обратил на него внимание.

Казалось, встреча была для него неожиданной.

— А… Вы? — удивился он. — А где ваш начальник?

— Не знаю, — совершенно честно развел руками Мем. — Вообще-то, мы с ним не очень ладим. Мне не нравится сыскная работа.

— Так зачем же вы ею занимаетесь?

— По настоянию отца.

— Понятно.

— Я вот хотел исповедаться, — сообщил Мем.

Датар кивнул.

— Но не знаю, как правильно называть грех, — продолжил Мем. — Может быть, вы мне посоветуете?

— Что же вы натворили?

— Я заподозрил, — объяснил Мем, — что вы сами украли свои кружки, чтобы не платить половину в монастырь, ведь вам жертвуют так немного денег… Но потом я понял, что был не прав.

Датар смотрел на Мема снизу вверх сначала с изумлением, но при последних словах вдруг хихикнул.

— Но почему же… почему же вы неправд? — скривив красивые губы, выговорил он. — Ведь я же виноват во всем, и в кражах, и в убийствах, и в том, что дамба в Затоках прохудилась, и в том, что наводнения происходят каждый год… Разве нет?

— Да у вас не получилось бы агента Тайной Стражи убить, — серьезно ответил Мем. — Туда кого попало не берут. А тому человеку с близкого расстояния в сердце нож воткнули. Совсем без борьбы, как будто он позволил. Значит, убийца либо был с ним знаком и во время убийства прямо в глаза глядел. Либо убитого кто придержал аккуратно. А вы в темноте видите плохо. Вы могли бы с ним разговаривать, но ни удержать его ни ударить так у вас бы не вышло. Убийцы были выше вас, ростом примерно как я. Вы бы только пропороли господину Мерою брюхо, и все дела, а потом бы он бы вас сам прирезал.

Эргр Датар зябко пожал плечами.

— Любят же в вашем ведомстве подробности, — проговорил он. — Кто куда глядел, когда кому брюхо порол… Мерзость какая.

— Долг службы, эргр Датар. Вор ворует, а стража караулит.

— Добрый вор без молитвы не крадет добрый стражник без благословения не прибьет, правильно? — сказал Датар. — Вы за благословением сюда пришли? Вам тоже нравится думать о людях плохо?

— Я не знаю, — пожал плечами Мем. — Люди часто заслуживают плохие мысли о себе.

— Если вы хотите исповедаться, вам надо дать честный ответ на этот вопрос. То, что приносит удовольствие, всегда либо искушение, либо прелесть — ступеньки к греху. Нельзя быть довольным собой. Человек — существо недостойное. Он не знает, к чему приведет его следующий шаг. Может быть, в святость, может быть, в погибель. Может быть, себе, может быть, другим. Нечем человеку быть довольным, понимаете?

— Но как же тогда служба в префектуре? Она обязывает подозревать. Иначе это несоответствие служебному долгу.

Датар поднялся со скамьи.

— Никак ваш грех не называется, забудьте. Обычное человеческое заблуждение, в которое может впасть каждый. Пустые помыслы. А помыслы иметь не грех. Грех — действовать по ним.

Мем смолчал.

— Мне пора возвращаться домой, — сказал монах. — А то стемнеет, и я перестану видеть, куда иду. Окажите мне услугу, проводите меня до моего острова. Я оплачу вам обратный перевоз.