Виталий Сертаков - Останкино 2067

– Скажи мне еще раз! – Я поцеловал ее в соленые губы. – И тогда все пройдет удачно!

– Я… я люблю тебя и хочу за тебя в традишен. Продавай все, только сам…

Телохранитель распахнул дверцу. На красной ковровой дорожке улыбались мужчины с гладкими стертыми лицами. Их было очень много, но я уже не боялся. Я был уверен, что увижу завтрашний рассвет.

На все сто процентов.

Он швырнул плащ на руки швейцару, уверенно оправил волосы перед зеркалом и направился к служебной ложе. Внизу разливалось море сервировки, публика попроще толпилась наверху. Стоило Сибиренко появиться в ложе, как в руках замелькали бинокли. Двое в униформе оттесняли журналистов.

«…Я горд и счастлив вам сообщить, что на сегодняшний день число заявок на персональные шоу перевалило двадцать тысяч…»

Это Лещенко, второй заместитель, ослепительно улыбается собранию новым зубастым ртом. Белые перчатки встречаются друг с другом. От всеобщего восторга дрожат стены и сами выскакивают пробки из шампанского. Саксофоны отражают блеск сотен люстр, дамы выкрикивают и визжат.

Сибиренко лениво делает кому-то ручкой и вдруг рывком перемахивает перила ложи. Теперь ему предстоит спуск по проходу, украшенному ковровой дорожкой. Один из охранников бежит наперерез, второй ждет двадцатью ступеньками ниже. Лучи прожекторов мечутся по сцене, зрители напряженно глядят вниз.

«…Мы изыскали ресурсы и снижаем цены на участие в персональном шоу «Косхалва»… Здесь присутствует президент банковской ассоциации… Они готовы открыть кредитную линию для всех желающих купить сценарий…»

Подбежавшему слева охраннику Лев Петрович выстрелил в руку, когда тот попытался схватить за локоть. В общем гвалте звука выстрела никто не расслышал. Тот парень, что стоял ниже, тоже ничего не заметил, так как на сцене появились победители «Последнего изгоя» и зал вскочил в едином порыве. Одновременно вспыхнули фонтаны фейерверка и закружились огненные шутихи. За два шага до столкновения Януш спустил курок. Он метил в шею, но попал парню в щеку. Позади вскрикнула женщина. Микрофон достается Хасанову – техническому директору проекта.

«…Друзья, неделю назад поступило предложение – выпустить новую версию «Изгоя» в персональном формате. Вчера мы поставили этот вопрос на форум для голосования… Только по Северо-Западу миллион сто тысяч заявок, господа. Вдумайтесь, миллион сто тысяч готовы погрузиться в мир изгоев… Друзья, мы обеспечены работой на годы вперед…»

Полонский достиг первого яруса столиков. Теперь к нему бегут с двух сторон по параллельным проходам, но перехватить уже не успевают. Потому что как раз в этот момент подогретый народ снова взрывается и принимается скакать под звуки корпоративного гимна. Здесь собрались почти все, потому что ежегодные балы не принято прогуливать. Вместе с актерами больше четырех тысяч человек. Официантки в золотых юбочках мельтешат с подносами.

Сибиренко движется неожиданно проворно. Те, кто знал генерального раньше, ни за что не поверили бы, что хозяин способен развивать такой темп. Он движется проворно, но по несколько странной траектории, старательно огибая освещенные участки.

Сегодня – его игра. Невзирая на все обещания, данные Симак и компании. Невзирая на угрозу быть застреленным прямо в зале. Но он давно решил, что ждать до завтра не будет. Тем временем со сцены рокочет знакомый баритон Гирина:

«…Я уже дал указание бухгалтерии рассмотреть вопрос о повышении зарплаты; вы все ударно потрудились, особое спасибо отделу перфоменса… Теперь слово за Экспертным Советом. Сможем ли мы в короткий срок удовлетворить пожелания публики? Сможет ли наша компания создать истинно всенародное зрелище?»

Георгий Карлович в белоснежной манишке, кис-кис с бриллиантом, через плечо – почетная лента ветерана сцены. Он говорит, но слова тонут в шквале всеобщих эмоций. Оркестранты наготове, застыли с начищенной медью; люстры опять гаснут, прожектор выхватывает из темноты дирижера с палочкой…

Последние три ряда столиков спускаются террасами к сцене. За неимением прохода Януш пробежался прямо по скатертям, роняя бутылки, наступая ботинками в менажницы с салатами и мороженое.

– Стойте! – кричит он. – Георгий Карлович, дайте мне сказать!

У Гирина меняется лицо, другие члены Совета обмениваются репликами, позади кричит женщина. Это очумевшие охранники пытаются повторить путь Януша среди столиков. В Полонского тычут пальцами, на нем скрестились лучи трех прожекторов.

– Не трогайте его! – кричит Гирин.

– Пропустите, пропустите… – Януш преодолевает последний барьер из букетов с цветами и оказывается на сцене.

Зал стихает.

Тысячи глаз наблюдают из темноты, как председатель Экспертного Совета услужливо протягивает свой микрофон боссу. Всем известно, что Сибиренко нездоров, что он из машины предупредил, что не сможет приехать, и вот… нарушил сразу все правила. Десятки аккредитованных журналистов приготовились слушать, предвкушая скандал. За центральным полукруглым столом собрались вместе люди, без которых общественное мнение не рождается. Хасанов разглядывает шефа, склонив голову набок. Он слегка кивает, отвечая супруге губернатора. Лещенко преданно уставился хозяину в рот, Гирин непроницаем.

– Это все неправда…вда…да-а!..

Полонский выкрикивает слова излишне громко и сам замирает в испуге. На галерке многие хватаются за уши, слышен нервный смех. Януш начинает говорить, сначала сбивчиво и слишком эмоционально, но затем успокаивается. Он вспомнил, как учили докладывать в Академии, он мысленно представил перед собой конспект и идет по пунктам. Его немного отвлекают официантки, они непрерывно курсируют между столиками и кулисами, разнося блюда и напитки.

Януш рассказывает об убийстве Рона Юханова, о мертвой актрисе в соседней квартире. Четверо официантов в блестящих фраках наводят порядок на столах, которые он разворошил. Уже заменены скатерти, принесены новые напитки за счет телеканала, всем «пострадавшим» посетителям вручены именные приглашения на следующий бал.

– …Человек, находившийся больше суток в непосредственном контакте с перформером, попадает в тяжелейшую гипнотическую зависимость… За спиной ни о чем не подозревающих актеров стоит спецслужба…

Полонского крайне раздражает, что он не видит зала. Здесь, на освещенной арене, создается впечатление, что он остался в одиночестве. Янушу вдруг приходит в голову, что все четыре тысячи человек доели, допили и давно разошлись, а он продолжает рвать глотку перед пустыми креслами, жмурясь под нестерпимыми лучами софитов.