Терри Пратчетт - Шмяк

— Ты очень современно мыслишь, Шнобби, — похвалил Фред и улыбнулся в темноте.

Все возвращалось на круги своя.

Кап.

…По миру бродил вечный тролль.

Кирпич плелся за Детритом, волоча за собой дубинку.

Ета, он прям как поднялся на пару ступенек. Говорят, типа, бывает нехорошо, когда бросаешь нюхать и все такое, но Кирпичу всю жизнь было нехорошо, и прямо сейчас, ета, вроде как даже отпустило. Он странно себя чувствовал, потому что, ета, мог додумать предложение до конца, не позабыв начало. И его кормили. Он ето оценил, когда наконец перестал блевать. Сержант Детрит, который знал все на свете, сказал Кирпичу, что если он бросит торчать и поумнеет, то однажды, типа, станет ажно младшим констеблем и будет зашибать кучу денег.

Кирпич сам толком, ета, не понимал, что стряслось. Он взял и, типа, свалил из города, потом, типа, была драчка, а потом сержант Детрит показал ему всяких мертвых гномов и троллей, стукнул по башке и сказал: «Помни!» — и Кирпич, ета, изо всех сил постарался запомнить, но его в жизни столько били по башке, притом намного сильнее, что на сей раз он, в общем, почти не почувствовал. Но сержант Детрит, ета, сказал, что больше не надо ненавидеть гномов, и Кирпич не возражал, потому что, честно говоря, у него никогда не хватало сил кого-нибудь ненавидеть. А еще сержант Детрит сказал, что тут, в пещере, они, типа, делают мир лучше.

И, по мнению Кирпича, в очередной раз почуявшего еду, сержант Детрит был, ета, совершенно прав.

Тролли и гномы выстроили в долине огромный круглый дом, сложив стены из гигантских валунов, а для крыши растащив половину завалов. Внутри трещал костер тридцати ярдов в длину. На длинных скамьях сидели короли более чем сотни гномьих шахт и вожди восьмидесяти тролльих кланов, все — со своими приближенными, слугами и телохранителями. Шум стоял невероятный, дым висел пеленой, жаром так и сшибало.

Это был удачный день, отмеченный несомненными успехами. Пускай гномы и тролли сидели порознь, но, во всяком случае, они не пытались друг друга убить. Многообещающее начало. Обе стороны соблюдали перемирие.

Сидя за главным столом, король Рис откинулся на спинку самодельного трона и сказал:

— Королю не выдвигают требований. Короля просят. А король, в свою очередь, изъявляет милостивое согласие. Неужели он не понимает?

— Боюсь, сэр, ему на это тра'ака, прошу прощения, — ответил граг Грохссон, почтительно стоявший подле. — И гномьи старейшины из Анк-Морпорка его вполне поддерживают. Не мое дело, сэр, но я все-таки советую уступить.

— И больше он ничего не хочет? Ему не нужны золото, серебро, земли?

— Нет, сэр, лично ему больше ничего не надо. Но я не сомневаюсь, что вскоре вы получите весточку от патриция Ветинари.

— Да уж, — отозвался король и вздохнул. — Мы живем в новом мире, граг, но некоторые вещи не меняются. Кстати… э… та штука его покинула?

— Полагаю, что да, сэр.

— Ты не знаешь наверняка?

Граг чуть заметно улыбнулся.

— Я думаю, лучше всего ответить согласием на его разумную просьбу, ваше величество.

— Я понял намек, граг. Спасибо.

Король Рис повернулся, склонился через два незанятых места и спросил у Алмазного короля:

— Как вы думаете, с ними ничего не случилось? Уже начало седьмого!

Мистер Блеск улыбнулся, озарив зал светом.

— Думаю, их задержало дело чрезвычайной важности.

— Важнее, чем мы? — сердито уточнил король гномов.

…И поскольку некоторые вещи действительно очень важны, перед домом городского судьи наготове стояла карета. Лошади нетерпеливо топали, кучер ждал. Леди Сибилла, сидя в комнате, штопала носок. На ее лице плавала легкая улыбка.

Потому что некоторые вещи действительно очень важны.

А из открытого окна детской несся голос Сэма Ваймса: «Урр-ргх! Это бегемотик! Это не коровка!»

И этого было вполне достаточно.

Ваймс признавал, что в случае со Шнобби все далеко не так ясно. Шнобби, как и большинство других стражников, был человеком, хотя и вынужденным носить с собой документ, подтверждающий это.

Что зачастую выражалось в репликах типа: «Старина Фред решил, что теперь его назначат охранять кладовую, вот он и согласился». Поскольку это образчик служебного юмора, ему необязательно быть смешным.

Анойя — анк-морпорская богиня вещей, которые застревают в ящиках.

Ваймсу никогда не давались игры сложнее дартса. Особенно его раздражали шахматы. Ваймса неизменно злило, что одни пешки тупо идут убивать других, в то время как короли прохлаждаются в сторонке и ничего не делают. Если бы только пешки объединились и, например, договорились с ладьями, то на доске за десяток ходов установилась бы республика.

Ваймс завел три подноса для документов — «Входящие», «Исходящие» и «Потом разберемся». На последний он сваливал все то, с чем не желал возиться, поскольку был слишком занят, зол, устал или озадачен.

Во всяком случае, как бог высшего разряда. Не из тех, у кого щупальца.

Ваймс придерживался тактики «чистого стола». Тактики «чистого пола» придерживаться было труднее.

Тролли считают, что живые существа на самом деле движутся во времени не вперед, а назад. Это довольно замысловатая система.

Предлунарный синдром.

Этот жилой комплекс находился сразу при съезде с Парковой улицы, в районе с традиционно высокой арендной платой. Она была бы еще выше, если бы не Эмпирический Полумесяц, который, невзирая на отчаянные усилия анк-морпорского общества по сохранению исторического наследия, так и не снесли. В основном потому, что его построил Чертов Тупица Джонсон — человек, который сочетал в своем хрупком теле столько энтузиазма, заблуждений и гениальной бесталанности, что сделался одним из величайших героев архитектуры. Только Чертов Тупица Джонсон мог изобрести метр длиной в шестьдесят сантиметров и треугольник с тремя прямыми углами. Только Чертов Тупица Джонсон мог придать материи несуществующие измерения. И только Чертов Тупица Джонсон мог сделать это случайно. Его оригинальный многомерный подход к геометрии и послужил причиной возникновения Эмпирического Полумесяца. Снаружи это были нормальные дома, выстроенные из камня медового цвета; там и сям даже попадались колонны и херувимы. Но внутри… входная дверь дома номер 1 отворялась в спальню дома номер 15, из окна на первом этаже номера 3 открывался вид, приличествующий второму этажу номера 9, дым из камина в столовой дома номер 2 выходил из трубы дома номер 19.