Джаспер Ффорде - Апокалипсис Нонетот, или Первый среди сиквелов

— Значит, ты не злишься, что я лгала тебе четырнадцать лет?

— Четверг, ты для меня все. Не только потому, что ты очаровательная, умная, смешная, что у тебя потрясающая фигура и сиськи, за которые не жалко умереть, но и потому что ты делаешь правильные вещи ради правого дела. Это то, что ты есть, и то, что ты делаешь. Даже если мой магнум опус никогда не опубликуют, я все равно умру спокойно с мыслью, что провел время на этой планете с пользой, обеспечивая поддержку, любовь и защиту тому, кто на самом деле «делает разницу».

— Ох, Ло-онд, — я уткнулась ему в плечо, — я сейчас разревусь!

И я снова его обняла, а он стал гладить меня по спине, приговаривая, что все хорошо. Так мы стояли какое-то время, пока меня внезапно не посетила мысль.

— Лонд, — медленно произнесла я, — а как много ты знаешь?

— Мистер и миссис Брэдшоу рассказывали мне очень многое, а Кол и Безотказэн часто звонили, чтобы держать меня в курсе.

— Продажные свиньи! — улыбнулась я. — Они все время подначивали меня проболтаться тебе!

— Мы все заботимся о тебе, Четверг.

Это было правдой от первого до последнего слова, но я не могла выкинуть из головы Четверг-1–4 и ее краткое пребывание в реальном мире.

— Как насчет… другого дела?

Лонд точно знал, о чем речь.

— Я понял, что это была написанная Четверг, только когда ты поднялась обратно наверх.

— Как?

— Потому что только тогда я заметил, что у нее не было на шее цепочки, которую я подарил тебе на день рождения.

— О.

Я потеребила медальон на шее. Мы молча постояли, обдумывая случившееся. Наконец я сказала:

— Но ведь она была ужасна в постели?

— Безнадежно.

И мы оба рассмеялись. Мы больше никогда об этом не упоминали.

— Слушай, — сказал Лондэн, — тебя кое-кто ждет в гостиной.

— Кто?

— Просто иди туда. Я заварю чай.

Я вошла в гостиную, где у камина спиной ко мне стоял высокий мужчина и разглядывал семейные фотографии в рамках на полке.

— Это мы на острове Скай, — сказала я негромко, — возле Старика из Сторра.[80] Дженни на снимке нет, потому что она закапризничала и осталась в машине, а с краю торчит голова Пиквик.

— Я хорошо это помню, — сказал он, поворачиваясь ко мне.

Разумеется, это был Пятница. Не мой Пятница, а его старшая ипостась. Ему было около шестидесяти, и ему это шло. Волосы на висках начали седеть, а смешливые морщинки вокруг глаз напомнили мне Лондэна. Он был в бледно-голубой форме Хроностражи с вышитыми на плече пятью золотыми звездочками генерального директора. Не повседневная униформа — парадный мундир. Случай был особый.

— Привет, мам.

— Привет, Душистый Горошек. Значит, ты в итоге стал-таки генеральным директором!

Он пожал плечами и улыбнулся.

— И стал, и не стал. Я здесь, хотя этого не может быть. Это как все, что мы делали в прошлом, чтобы изменить настоящее: мы определенно были, но нас не могло быть. Во временном бизнесе усваиваешь одно: взаимно противоположные состояния могут комфортно сосуществовать.

— Как «Лихорадка субботнего вечера» может одновременно быть великолепным фильмом и полным дерьмом?

— Типа того. Когда доходит до путешествий по потоку времени, парадокс всегда удобный компаньон — привыкаешь с ним жить.

Он взглянул на часы.

— Ты ведь уничтожила рецепт?

— Я его съела.

— Хорошо. Я как раз зашел сказать тебе, что, когда до Конца Времен осталось всего двадцать три минуты, а уравнения возвратного омлета так не нашли, Звездная палата пришла к выводу, что продолжение существования путешествий во времени ретроспективно неоправданно. В данный момент мы выключаем временные двигатели. Все оперативники демобилизуются. Использовавшиеся для запетлевания помещения опустошаются, и для заключенных подбирают места в обычных тюрьмах.

— В конце концов она оказалась права, — тихо сказала я.

— Кто?

— Аорнида. Я действительно выпустила ее из петли.

— Мы делаем все возможное, чтобы за всеми заключенными с «особыми требованиями» следили как следует, мам.

— Надеюсь. Как насчет других изобретений, воплощенных с использованием ретродефицитной инженерии?

— Они останутся. Микрочипы и гравиметро будут изобретены, поэтому тут проблем нет, но новых ретродефицитных технологий не будет. Что более важно, Стандартная Историческая Линия останется такой, какой она будет на момент выключения двигателей.

— То есть история не скатается, будто ковер?

— Это возможно, но маловероятно.

— А «Голиаф» останется как есть?

— Боюсь, что да.

Он умолк на миг и вздохнул.

— Я столько всего мог бы сделать, должен бы сделать — сделать и не сделать. Я буду скучать по всему этому.

На мгновение он поднял на меня глаза. Это был мой сын — и не он. Это был он, каким он мог бы стать, но никогда не станет. Я все равно любила его, но это был единственный раз в жизни, когда я была рада сказать «прощай».

— Как насчет Настоящего?

— Оно восстановится… со временем. Старайся, чтобы люди читали, мам, это помогает усиливать и укреплять неопределимое Мгновение, которое и привязывает нас к Здесь и Сейчас. Борись за Долгое Настоящее. Это единственное, что нас спасет. Ладно, — добавил он решительно, целуя меня в щеку, — мне пора. Надо еще заполнить кое-какие документы, прежде чем я выключу последний двигатель.

— Что станет с тобой?

Он снова улыбнулся.

— С Пятницей Прошлым? Исчезну. И знаешь, меня это не беспокоит. Я понятия не имею, что принесет будущее Пятнице Настоящему, и за эту идею я с радостью умру.

Я почувствовала, как на глаза навернулись слезы, — глупо на самом деле. Это была только вероятность Пятницы, а не он сам.

— Не плачь, мам. Мы увидимся, когда я проснусь завтра утром и… знаешь, я буду ночевать дома.

Он еще раз меня обнял и тут же исчез. Я побрела на кухню и положила руку на спину Лондэну, наливавшему мне в чай молоко. Мы сидели за кухонным столом, пока, через невыразимые триллионы лет в будущем, время не остановилось. Ни стирания истории, ни отдаленного грома, ни «мы прерываем эту передачу» по радио — ничего. Технология ушла навсегда, и Хроностража вместе с ней. Строго говоря, ни того ни другого никогда не существовало. Но, как заметил на следующий день наш Пятница, они по-прежнему были здесь, отголоски из прошлого, проявлявшиеся как анахронизмы в древних текстах и неуместные несвоевременные артефакты. Самым знаменитым из них станет открытие окаменелого «фольксвагена-жука» 1956 года выпуска, сохранившегося в докембрийском скальном слое. В бардачке найдут останки завтрашней газеты со статьей об обнаружении машины — и очень полезную подсказку для победителя в 3.30 в Кэмптон-парке.