Норби (СИ) - Валентинов Андрей

Человек, сидевший за массивным письменным столом, улыбнулся уголками губ. Фамилию выговорил правильно, даже, как показалось Антеку, с некоторым удовольствием. Каждый слог, будто маленький орешек. Бжен-чес-ки-ке-вич. И не такое разгрызали.

Усики, ровный пробор в гладких, прилизанных волосах, помятые щеки. Барон смотрелся неказисто, несмотря на бриллиант в тяжелом перстне и золотую булавку в галстуке. Как будто чужое надел.

– Присаживайтесь!

И снова улыбка, ненастоящая, приклеенная к лицу. В глазах же – ничего, словно на пустую стену глядит. А кресло, что напротив стола, приметное, очень глубокое. Если сядешь, колени вверх задерутся, вроде как в яму попал. Гость должен знать свое место.

Садиться Антек не стал. Шагнул к столу, достал из внутреннего пиджачного кармана маленькое фото, бросил на полированное дерево.

Любуйтесь, пан зацный и моцный!

Взгляд остался прежний, но пальцы, заросшие густым волосом, дрогнули, когда снимка коснулись. Фотограф в лондонском ателье тоже удивлялся.

– Пульт и карточка, господин Леритье де Шезель, пропуск на объект «Плутон-1». Предупреждаю сразу: при себе такое не ношу. Где хранятся, знаю только я.

Барон долго молчал, беззвучно шевеля губами, наконец, что-то решив, кивнул.

– Там, в углу – нормальный стул. Садитесь!

К тому, что в рюмке (если верить хозяину – коньяк из города Коньяк), Антек даже не прикоснулся. Барон же выпил залпом, словно спирт глотал. Порозовев лицом, улыбнулся уже по-настоящему, искренно.

– Уважаю деловых людей! Кстати, господин Бженческикевич, что там сейчас на объекте?

Бывший гимназист пожал плечами.

– Трупы.

Барон стер улыбку с лица.

– Ваши соотечественники, не в обиду будь сказано, решили проглотить слишком большой кусок. Ничего, трупы уберем, не привыкать.

Ударил взглядом.

– Сколько хотите?

Антек представил, что перед ним пропасть, которую не одолеть в два прыжка. Страшно, но отступать некуда.

– Вы оплатите лечение в клинике «Жёнес мажик». Говорят, там творятся чудеса. Мне нужно чудо.

Барон нетерпеливо дернул губами.

– О ком идет речь?

– О Марте Ксавье.

Леритье де Шезель кивнул, словно и не ждал иного. Достав из ящика стола записную книжку, черкнул несколько строчек автоматическим пером.

– Ваша цена понятна, господин Бженческикевич. Ответ сейчас дать не могу, требуется навести справки.

Антек читать мысли не умел, но понял сразу: не о том барон думает, и никакие справки ему не нужны.

– В польском посольстве знают, куда я пошел.

Сидевший за столом поморщился.

– Не сомневаюсь. Приходите завтра в это же время. Не смею задерживать.

Уже в дверях Антеку очень захотелось оглянуться. Взгляд барона прожигал кожу.

Улица Гренель по-прежнему была пуста, только возле соседнего дома обозначилась старушка с тяжелой клюкой, а чуть дальше прислоненный к фонарному столбу велосипед. Антек передернул плечами и пошел по тротуару, желая поскорее покинуть это сонное царство. Через несколько шагов оглянулся, однако двери особняка все так же были закрыты. Никто за ним не следовал.

То, что сюда возвращаться нельзя – ни завтра, ни в любой иной день бывший гимназист уже понял. Он ошибся, сыграл не по правилам. Жаль, эти правила ему не объяснили.

И что теперь?

Ответ ждал его возле ближайшего перекрестка. Полицейское авто и два скучающих ажана. Еще одна машина стояла чуть дальше, в ней трое, но, кажется, в штатском.

Антек успел удивиться. Полиция? Барон принял его за обычного шантажиста или мелкого жулика? Наверняка попросил задержать не у своих дверей, чтобы не отметиться в газетах.

Ажаны, переглянувшись, лениво шагнули вперед. Во втором авто открылась дверь, оттуда выглянул один из штатских. Бывший гимназист невольно отступил на шаг. Вот и все, за глупость приходится платить.

Полицейские были уже рядом, тот, кто вышел из второго авто, успел преодолеть половину пути, когда что-то со стуком упало на асфальт. Негромкий хлопок – и в глаза плеснул густой серый дым. Защипало в ноздрях, резкой болью ударило в виски… Где-то рядом кричали, тишину разорвал пистолетный выстрел. Откуда-то сверху рухнула черная тень, вокруг пояса обвился твердый жесткий ремень, и земля ушла из-под ног. А потом все исчезло за плотно закрытыми веками. Антек понял, что плачет, успел удивиться, а затем покорился судьбе. Черная тень, черный ангел. Пришел за ним – и ладно.

– Вот фляга и платок, промой глаза, только осторожно. Ничего опасного, обычная слезогонка с дымом.

Голос фройляйн Фогель он узнал сразу и почему-то не удивился. Значит, его ангела зовут именно так. Они сидели на жестком ребристом железе, сквозь закрытые веки светило яркое солнце, но бывший гимназист не чувствовал ничего кроме тяжелой свинцовой усталости. Его спасли. Зачем?

Наконец, Антек смог открыть глаза и увидеть сквозь слезы железные листы крыши, снятую газовую маску – и саму фройляйн в летном костюме, шлеме и тяжелых очках. Следовало поблагодарить, объясниться, но слова куда-то исчезли. Еще один бой, и этот бой он проиграл.

– О чем ты только думал, Антек? – Анна покачала головой. – С кем связался?

Бывший гимназист сжал ладонями ноющие виски. Ошибся, ошибся! Только в чем?

– Ты наверняка упомянул Марту Ксавье? Эх, Антек, Антек! Она работала на Французский Генеральный штаб, а военные сейчас крепко обиделись на Структуру. Барон наверняка решил, что это дешевая провокация и тут же позвонил в префектуру.

Он слушал и не слышал. Значит, все зря. Оставалось одно, последнее.

– Мара. Марта Ксавье. Что с ней?

– Умерла вчера.

– Ноги на стол положи, – посоветовал я. – Ты теперь босс, нужно соответствовать.

Аллен смущенно заерзал на стуле. Вообще-то за стол усадил его именно я, чтобы ткнуть носом в бумаги, но пусть терпит. Везде есть свой ритуал. Меня должны были вызвать в Вашингтон, позволить отчитаться, надавать тумаков и лишь после этого торжественно выдать пинок под зад. Вместо этого в Лондон приехал Аллен, уже назначенный и утвержденный. Против него самого я ничего не имею, сам же протащил в заместители. Из нью-йоркской адвокатской семьи, семь языков, Гарвард за плечами. Еще бы пару лет в морской пехоте, и был бы идеал.

Давний обычай: рекрут, взятый не в срок и не по закону, куражится. А начальство терпит, чует, чье мясо съело.

– Читай, читай! – подбодрил я. – Входи в рабочий ритм. А вообще-то, Аллен, свиньи вы все там в Вашингтоне.

Сменщик, захлопнув очередную папку, поглядел на плотно прикрытую дверь. В посольстве чужих ушей нет, но мало ли?

– Стеттиниус на тебя очень зол, Норби. Ты же знаешь, что он помешался на том, чтобы стравить Россию и немцев. Сейчас его штаны задымились, и он решил назначить крайнего.

Папка с легким стуком легла на зеленое сукно.

– Бумаги, Норби, это чепуха. Передай мне агентуру.

– Которую нам категорически запрещено вербовать? – крайне удивился я.

Аллен улыбнулся. Этот идиотский запрет мы поминали в секторе регулярно и с обширными комментариями.

– Именно ее. Потому я и приехал сам. Леграна уже нет, Фогель исчезла, но остальные.

Я невольно задумался. Передать? Но кого? Попугайчиков с Монмартра? Вечно голодного журналиста? Консул с ним работать не станет, Люсин нужна самому, это моя добыча. Но Аллен упрям, начнет копать – докопается.

– Есть объект для вербовки. Созрел, даже трудиться не придется. Просто напои хорошим кофе и предложи работу. Но обязательно назначь начальником, мадемуазель только об этом и мечтает. А для затравки передай привет от меня.