Евгений Акуленко - Долина Ста Ветров

Стоек вернулся ровно через два года, точно к сроку, едва потянул по земле сладкий лиственник. Перевалил через холм и прямиком с набитой колеи устремился к полукруглой скамье, где уж расположились мастера. В стоптанных сапогах, в пропыленной одежде, он вбивал шаги уверенно и тяжело, будто гвозди. Разрезал жидкую толпу, не пересекаясь ни с кем взглядами, не отвечая на приветствия, словно не скитался, стихии ведают где, а бегал на Торжок в соседнее село. Было при нем — два круглых камня, перевязанных веревкой, один на спине, другой на груди. И более ничего.

— Что же, тянуть не станем, — оглянувшись на соседей по скамье, произнес Густав. — Работы впрок. Кто начнет?

И так уж получилось, случайно или намеренно, но в тот самый момент и выступил перед собранием Стоек, все равно как с корабля на бал сошел. Привычным движением скинул с себя жернова и перевел дух.

Попасть в Долину Ветров нетрудно: не забьется травой, не уведет в сторону наезженная дорога. В повозке не желаешь трястись? Так течет за холмом полноводная река, впадает в близкое море. Тем, кто побогаче и может себе позволить тварь крылатую или грузовой дирижбамбель, путешествовать сюда тоже самое оно: ибо, как явствует из названия, текут через долину все, ровным счетом, ветра. Вдоволь здесь перебывало люда, и по коммерческим делам, и ротозеев. Но вот стать в долине мельником мало кому под силу.

Стоек ожидал в сторонке, пока мастера камни разглядывали да ощупывали. Даже Ленивый По оторвал от скамьи седалище и со знанием дела погладил отблескивающие синевой кругляки. Кивнул, удовлетворясь, и пробормотал под нос:

— Добыл-таки…

Были камни не простыми. Один холодил, как лед, другой жег — ладонь не удержишь. Не обошлось здесь явно без участия стихийника. На прибыточное число станут работать такие жернова. Засыплешь на помол меру зерна, а выйдет мера муки с прибавкой. Хочешь — себе ее оставь, хочешь — заказчику продай. Ладно зерно, можно же и дорогие пряности молоть, и минералы, и крупинки белой смолы, которая ценнее золота. Да что угодно!

— Жернова стоящие, — озвучил общую мысль Густав. — Таких здесь нет ни у кого. Позволить ли нам парню основать мельницу и стать равным с нами?

— Позволить! Позволить! — загудели голоса. — Пусть строится!..

Мастера жали руку, поздравляли, похлопывали по плечу. Стоек кивал, улыбался в ответ. Но как-то сухо улыбался, одними губами. Тяжело дались ему эти камни. Не расходилась на лбу складка, в уголки глаз сбежались морщины, взгляд погас и потяжелел: стихийники делать просто так ничего не станут.

Последним подошел Стержень. Обнял крепко, встряхнул, вон ты, мол, какой стал.

— Ну, здравствуй, сын.

— Здравствуй, отец.

Лишь после Стоек позволил себе оглядеться, выискивая кого-то среди зевак. Не могла она не прийти… Так и есть. Стоит с подружками в тени ледяной ракиты. На него совсем не смотрит. Лишь изредка мазнет украдкой взглядом и снова совсем не смотрит.

Стоек усмехнулся: «Ладно».

До полудня тянулись иные претенденты. Но все без толку. Чтобы приняли мельники к себе, нужно такую конструкцию заявить, такую новинку, которой доселе ни у кого не бывало.

Вот, у Густава ветряк громадный, с какого края ни глянешь — видно. Высится над долиной крылатый исполин. Самая сильная у Густава мельница. Расходится мощь ветра на многие жернова зубчатыми передачами, знай, мешки подноси. Приходит, бывает, обоз. Последняя телега еще на подворье не зашла, а первая уже из других ворот с мукой выкатывает: работает мельница четко и слаженно, как часовой механизм. Сам Густав сидит на колоде, трубкой длинной попыхивает, щурится на солнце. За работниками поглядывает, за подмастерьями. Жалованием не обижает, но и учит просто. Растет у него под крыльцом куст жгучей ивы. Срежет Густав пруток, от коры ошкурит любовно, да так перетянет ротозею по голой коже, что у того аж подошвы задымят. А жаловаться не моги. Выгонит Густав, обратно не возьмет.

У Аптекаря, наоборот, мельничка маленькая, жерновки крохотные. И такие есть, что не больше ногтя. Умеет он тереть тоньше тонкого. И такие ничтожные меры, что без увеличительного камня не узришь. Не стонут у его ворот вьючные брамы, не взбивают пыль башмаки погонщиков. Гости его — сумеречные тени, скрывающие лица за глубокими капюшонами. Кто они, лучше не знать. И что приносят с собою на помол в складках одежды — тоже. Поговаривают, будто сами стихийники не гнушаются заглядывать к мастеру. Для тех ни золото, ни самоцветы не цена. Посему не бедствует Аптекарь, отнюдь не бедствует.

В штиль затихает долина, замирают жернова. Но надо сказать, не везде. У Ленивого По ветряк особый. Раздвижной, легкий, с полотняными лоскутами затейной формы. Мимо такого не то что полуденный тихушник, детский шептун не пролетит — запутается. Иной раз глянешь — нигде листок не шелохнется, а у Ленивого По крылья знай себе крутятся и работу делают. Мельник Карпила может и вовсе без ветра тереть. Научился он впрок запасать силу в соляных банках. Если случается какой срочный заказ в безветрие, так и бегут к Ленивому По да к Карпиле. Ну, те и ломят цену, не теряются.

Но самая диковинная мельница, пожалуй, у Стержня. Есть у него целиковые жернова из черного тартара, тверже которого не существует ничего в природе. Во что стало Стержню такое приобретение, трудно себе представить, ибо за тартар размером с гречишное зернышко можно сторговать усадьбу с постройками и хорошим клином пашни, а камни в полмизинца венчают короны монарших домов. Все под силу перетереть Стержню, и желтый корунд, и хрусталики летучей жабы, и семена дерева Чох, что продлевают молодость. Раз в году прилетает в долину кортеж имперских дирижбамбелей с эмблемами голубого орла. Это из Тайного сада привозят такие семена. Их всего два, для императора и императрицы. Целый год монаршая чета будет принимать целебный порошок, пока не созреют семена новые.

Трудно мельников удивить, вот и отправлялись соискатели восвояси ни с чем. Кто, рукой махнув, кто с твердым намерением попытать счастья на следующем собрании.

— Все, что ли? — окликнул Густав. — Еще желающие есть?

— Есть!

Выступил перед мастерами темноволосый парень, бледный, худой, с большими карими глазами.

— И ты, Ковыль, в мельники метишь? — Ленивый По усмехнулся.

— Мечу…

Оно понятно. Ходил Ковыль в подмастерьях, звезд не хватал. Они же одногодки со Стоеком. Одно время дружили даже. Потом разбежались их пути-дорожки. Стоек прямой, упертый. Если решил чего, значит так и будет, подбородок выпятит и прет, как бармин, напролом. А Ковыль, наоборот, тихий, задумчивый. Если не получается чего, переносицу поскребет да зайдет с другого боку. Книги читать любил и все рисовал чего-то, то палочкой на земле, то чертилкой на пергаменте. Рос Ковыль без отца, мать похоронил рано. Так и остался один. Вечера коротал у себя в сарайчике, поделывал разные безделушки, забавные, но бесполезные. Что называется, бабам на смех, детворе на потеху. Добрые люди советовали, уезжай, мол, в Столицу, в Академию. Учиться. Уж коли к наукам душа. Здесь-то, все одно, в люди не выбиться. Так и состаришься в подмастерьях. Но покидать Долину Ковыль не хотел. Держала его здесь одна… причина. Еще одна причина, разделявшая их со Стоеком. Главная.

— Ну, показывай, чего у тебя…

Был у Ковыля железный сундук, прилаженный к нему ветряк, чуть побольше таких, которыми играют дети, и лохань с водой. Ковыль старался держаться уверенно, что-то настраивал, прикручивал. Но давалась ему эта уверенность с трудом. Непросто собраться с мыслями под прицелом недоверчивых усмешек. Да еще понимая, что сейчас, возможно, решается его, Ковыля, судьба.

— Скоро ты?..

— Готово.

Ковыль сорвал из-под ног цветок желтого звездочника, жестом фокусника продемонстрировал собранию и упрятал куда-то в недра сундука. Теперь оставалось подождать ветра… Словно по заказу налетел полевой дурак, потрепал листву, взметнул вихри пыли на дороге, разметал мусор, словно молодой пес, закрутил ветряк и умчался дальше в поле. А Ковылю большего и не надо.

Дернул он неприметный рычажок, загудел сундук и негромко щелкнул. Ковыль извлек на свет противень с горсткой зеленой пыли, не без гордости протянул мастерам.

— Это чего?

— Живичный порошок это.

— Ну-ка!.. — Аптекарь взял щепоть пыли, потер, понюхал, попробовал на язык. — Ну, вообще, похоже…

— Так чего тут такого? — пожал плечами Ленивый По. — Высушить да смолоть. Делов-то…

— Да нет, — Ковыль усмехнулся. — Сенная мякина получится… Глядите! — Он высыпал содержимое противня в воду, и пылинки, повинуясь неведомой силе, сложились в узор, в точности напоминающий прежний цветок.

Опыт повторили трижды, с листом ледяной ракиты, со стеблем травы-ревуна и с соцветием синего лютика.