Михаил Ахманов - Страж фараона

Наконец губы жреца шевельнулись.

– Говоришь, провалился в колодец времени... Ну, на все воля богов, хотя ничего удивительней я в жизни не слышал... Странный случай! Поразительный! Я должен подумать... подумать и расспросить тебя... только не сейчас.... сейчас мысли мои скачут, как блохи на шелудивом псе... хотя... Вот ты сказал, что занимался не чтением папирусов, а другим делом... Каким же? Был воином и сражался с врагами Великого Дома?

“Наш дом не Великий, а Белый”, – мелькнуло у Семена в голове, но он лишь усмехнулся и вслух произнес:

– Был. Давно.

Ему и в самом деле довелось служить, еще до Академии, и после сержантской школы, учитывая рост и стать, его определили в ВДВ, а там он чудом избежал Афгана. Но остального нахлебался – изматывающих тренировок, марш-бросков и беспощадных драк, когда за спиной офицеров выясняли, каков кулак у нового сержанта и крепки ли зубы. Впрочем, об этом времени Семен не жалел и не считал его потерянным; ушел он в армию мальчишкой, а возвратился мужчиной.

– Давно? – повторил жрец. – А что сейчас?

– Сейчас – вот это. – Семен разровнял песок и немногими скупыми штрихами изобразил профиль Инени. Крючковатый нос, впалые щеки, высокий лоб и глаз под насупленной бровью...

– Да, – пробормотал жрец. – Немногих так одаряют боги! Ты – мастер! Однако нос... Он в самом деле такой? – Рука Инени потянулась к лицу.

– В самом деле, – заверил его Семен. – Пусть я самозванец, но и ты, мудрейший, не слишком похож на сынов Та-Кем. Они выглядят иначе. – Он стер первоначальное изображение и тут же набросал черты Сенмута, Пуэмры и одного из воинов.

– Правда, иначе, – согласился жрец, посматривая на рисунки и одобрительно кивая бритой головой. – Во мне, видишь ли, есть кровь хик'со, и потому я – третий пророк храма Амона и никогда не буду ни первым, ни вторым. В долине Хапи не любят потомков хик'со. Слишком позорные и тягостные воспоминания...

Семен внезапно насторожился. Хик'со? Это слово, подобное эху в лесной чаще, казалось созвучным чему-то знакомому, что-то затрагивало в памяти. Какие-то факты или события, нечто такое, о чем он должен знать... Но что же?

– Кто такие хик'со? – спросил он, всматриваясь в ястребиный профиль Инени. – И почему их не любят?

– Кочевники, пастушьи цари, владыки плоскогорий, пришедшие в Дельту с востока. Прошло лет сорок, как дед первого Джехутимесу изгнал их. Однако...

Но Семен уже не слушал, пораженный внезапной мыслью.

Хик'со, кочевники с востока! Гиксосы, разрази их гром! Гиксосы, захватившие Египет меж Средним и Новым царством, правившие сотню с гаком лет и изгнанные... кем? Кажется, того фараона звали Яхмос... точно, Яхмос! Он помнил это имя и несколько других из курса истории искусств, прослушанного в Академии. Этот самый Яхмос основал восемнадцатую династию, а при ней искусства расцвели... живопись, ваяние, зодчество, изделия из бронзы и стекла, из серебра и золота, великолепные дворцы и храмы... особенно храм Хатшепсут, ступенчатое святилище в Дейр-эль-Бахари, к северу от Карнака... Он видел его не раз на фотоснимках, разглядывая их с восторгом и благоговением...

Новая мысль перебила эти воспоминания. Выходит, подумал Семен, Джехутимесу, внук Яхмоса, – не кто иной, как Тутмос I! А нынче правит Тутмос III, будущий великий завоеватель! Совсем еще юный, как сказал Сенмут...

Точные даты ему не помнились, но в этом не было нужды; примерно он представлял, что новая эра, считая от Христова рождества, начнется веков через четырнадцать или пятнадцать. Ошибка в век не значила ничего в сравнении с той бездной Хроноса, той глубиной колодца, в который он рухнул из настоящего. Из повседневной привычной реальности, внезапно ставшей далеким будущим...

Три с половиной тысячи лет! Пропасть с мостом из миллиардов непрожитых человеческих жизней! Сраженный этой мыслью, Семен закрыл глаза и крепко стиснул кулаки; в этот момент ему казалось, что пирамида еще не истекших столетий давит на плечи чудовищной неподъемной тяжестью.

– Что с тобой? – встревоженно спросил Инени. – Твои щеки – как белый камень, в котором рождается золото!<Белый камень, в котором рождается золото, – кварц.>

– Я... я понял, куда попал, – с хрипом выдохнул Семен. – Нет, не куда – в когда! Нас с тобой, мудрейший, разделяют сто пятьдесят поколений, и если припомнить все то, что случится за эти века... или хотя бы в ближайшем будущем...

Он смолк, закусив губу и не спуская глаз с лица Инени.

Он вдруг подумал, что история человечества только-только начинается и впереди гораздо больше, чем позади. Мир еще не ведал величия греков, могущества римлян, силы и ярости северных варваров; никто не знал имен Ганнибала и Юлия Цезаря, Иисуса Христа и Жанны д'Арк, Ньютона и Шекспира, Гитлера и Сталина; еще не отгремели войны – Троянская, Пунические, Столетняя и Мировые; Александр Македонский еще не свершил своих походов, князь Святослав еще не стучался во врата Царьграда и из семи чудес света существовало лишь одно – египетские пирамиды. Все было впереди! Не исключая и того, что ожидало эту землю, – отступничество Эхнатона, величие Рамсеса, нашествия ливийцев и эфиопов, ассирийцев и персов, власть Птолемеев и римлян – и, наконец, неистовый всесокрушающий напор ислама.

Видно, мысль о будущем проникла в сознание Инени; жрец стал таким же бледным, как Семен. С минуту они, потрясенные, взирали друг на друга, потом Инени нерешительно шепнул:

– А ты это можешь, сын мой? Я имею в виду – припомнить? Припомнить то, что случится в еще не прожитые нами годы?

– Постараюсь. – Семен поднялся на ноги. – Очень постараюсь! Ведь от того, что я вспомню, зависит моя жизнь. Если, конечно...

Он собирался сказать, что может провалиться снова, может рухнуть или всплыть в колодце времени, но не закончил фразу. Такая ситуация не исключалась, но что упоминать о ней? Сейчас он здесь и, весьма вероятно, останется в этой эпохе навсегда.

Они медленно двинулись к берегу. Солнце уже пылало как раскаленный шар, взбиралось все выше и выше на небеса, из пустыни потянуло сухим палящим жаром, омывавшим камни и песок незримыми знойными волнами. Чей-то протяжный вопль раскатился над желто-серой равниной – то ли завывания гиен, то ли нетерпеливый призыв шакала.

– Не могу утверждать, что я тебя понял, сын мой, – произнес Инени. – Твои слова о колодце времени и разделяющих нас веках кажутся мне такими же странными, как воды, обратившиеся в камень. Хотя, говорят, случается и такое в северных землях... – Жрец покачал головой с задумчивым видом. – Давай договоримся так: для Сенмута ты – брат, вернувшийся с полей блаженных, для всех остальных – Сенмен, бежавший из долгой неволи, проживший годы и годы с кушитами и потерявший отчасти память. Ну а для меня ты будешь тем, кто ты есть. Только я буду знать истину.

Семен кивнул:

– Ты думаешь, что ее, эту истину, удастся скрыть? Воины и твой ученик Пуэмра слышали, как Сенмут говорил со мной... Для них я тоже вернулся с того света.

– Воины, Сенмут и Пуэмра – моя забота! А истину нужно скрыть, если хочешь остаться живым и свободным. Откуда бы ты ни пришел, из царства Осириса или из будущего, эти истины вряд ли понравятся Софре... Нет, совсем не понравятся, сын мой! И ты кончишь свои дни в застенке.

– Что еще за Софра? – спросил Семен, нахмурившись.

– О! Софра – потомок древних царей и первый пророк храма Амона. Он и слуга его Рихмер, хранитель врат, чье ухо слышит каждый шорох в Обеих Землях. Это опасные люди, жестокие!

Ценная информация, отметил про себя Семен, но думать сейчас о плохом не хотелось. Он чувствовал, что все случившееся здесь, в пустынном и знойном просторе, сблизило его с Инени – так, как всегда сближает двух людей владение общей тайной. Но для Семена это чувство казалось новым и непривычным. В прежней жизни у него не было тайн, а если б и были, то с кем бы он смог их разделить? Он был одинок, как перст, – ни близких, ни родных, ни женщины... случайные связи не в счет, как и случайные приятели...

Вдруг осознав свое былое одиночество, он посмотрел на Инени. Взглянул с надеждой, как глядят на мутноватый необработанный алмаз, скрывающий радужный блеск великолепного бриллианта.

Может быть, прошлое будет щедрей настоящего и наделит его не только братом, но и другом? Почему бы и нет! Он был не слишком удачлив в минувшие годы, однако судьба переменчива... Брат и друг! Совсем неплохо для человека, угодившего за тридцать пять столетий до собственного рождения!

Он усмехнулся и, снова бросив взгляд на лицо Инени, ускорил шаг.