Анна Мистунина - Искупление

Три раза в год окрестные землевладельцы съезжались в имение баронов Дилосских, и три раза в год замок возрождался к жизни. Топились печи, десятки свечей изгоняли тьму из обычно пустых и холодных комнат, нанятые в городе женщины выметали пыль и мусор, стелили постели для благородных гостей – особо старательно, если рассчитывали, ускользнув от бдительного ока хозяйки замка, остаться в этих постелях до утра. На кухню отправлялся целый штат помощников, и кухарка, вознесенная до недосягаемых высот власти, громогласно командовала гремящей, скворчащей и источавшей упоительные ароматы империей.

Завтра к вечеру пробудившиеся гости разъедутся. До самой ночи продлится уборка. Потом большая часть замка опустеет до следующего раза, и только в левом, жилом крыле, малой обеденной зале, в людской да в узкой галерее, соединявшей кухню с основным зданием, сохранится жизнь.

Каменные стены и тяжелые дубовые двери спальни не пропускали звуков, но взрывы хохота и радостные вопли гостей все равно звучали в ушах. На широкой кровати о четырех столбах, среди надушенных простыней, баронесса Тагрия спрятала голову под подушку и приказала себе спать. Морий не придет – как обычно, пиршество затянется до глубокой ночи, а потом барон уляжется в постель какой-нибудь из служанок. Пусть. Тагрия не находила радости в супружеских ласках и не ревновала ни к томным бесприданницам-камеристкам, ни к грудастым кухонным девкам, при каждом удобном случае услаждавшим барона.

Что до бастардов, тут сложностей не будет. Благородную девушку, беременную баронским отпрыском, всегда можно пристроить замуж, дав хорошее приданное – родители девицы, да и будущий муж возражать не станут. Многие небогатые семейства затем и отправляют дочерей в услужение сюзерену. Детишек же, прижитых от мелкой прислуги, вовсе никто не считает, да и как тут узнать, кто настоящий отец?

В любом случае, пока жив старший сын Мория, детям Тагрии наследниками не бывать. Наверно, поэтому оба рожденных ею младенца не дожили до года. Одного сгубила детская болезнь, другой был с рождения хилым, часто плакал, а однажды утром его нашли в колыбели мертвым. С тех пор Тагрия под любым предлогом избегала супружеских обязанностей.

Утренний свет лишь обозначил линии предметов, когда Тагрия проснулась. В углах, за сундуками, вокруг кровати лежали густые тени. С прошлого утра не топленая печь совсем остыла. Весна нынче выдалась поздней. Уже пришло время засевать поля, а по утрам на плитах замкового двора еще лежал иней, и лужа у колодца нет-нет да покрывалась корочкой льда. Вот и сейчас в окна сочился холод.

Поеживаясь, Тагрия попыталась вспомнить недавний сон. Что-то мерзкое, злое и очень близкое, но вот что… Так и не вспомнилось. Тагрия со вздохом вылезла из-под одеяла. Затеплила свечу. Служанку звать не стала, оделась сама.

Светлое платье с широкими и длинными, по моде, рукавами украсил расшитый пояс. На груди – брошь с золотым селезнем, фамильным знаком баронов Дилосских. Вокруг шеи нитка жемчуга. Все драгоценности – наследство первой жены барона да его матери. Своей крестьянке, как называли Тагрию соседи, Морий украшений не дарил. Один только перстень с бриллиантом в день свадьбы. Перстень, никогда не покидавший левой руки баронессы, как вечное напоминание: вот твоя судьба, так будь же ей покорна. И Тагрия покорялась.

Уложив желтоватые, как солома, волосы, Тагрия прикрыла их тонкой сеточкой с каплями-жемчужинами. Зеркало в резной оправе отразило вполне достойную хозяйку замка. Бледность и веснушки были почти незаметны в полумраке, а плоская мальчишеская фигура казалась пышней из-за особого покроя платья. «И вообще, – заметила Тагрия неодобрительно глядящим со стены портретам прежних баронесс, – меня в вашу компанию не за красоту взяли».

На другую стену она старалась не смотреть. Там весели портреты баронов, вплоть до самого знаменитого предка. Этот господин, мощью тела и чертами лица напоминавший дикого кабана, заслужил высокий титул сперва отчаянными подвигами в сражении с колдунами, потом безжалостными расправами над ними же. Его тяжелый взгляд словно преследовал Тагрию в первые годы супружества. Как будто грозный предок Мория знал о ней что-то очень неприятное и только поджидал момент, чтобы рассказать внуку. И тогда ой… страшно подумать!

«А думать-то и нечего, – тут же ответила она самой себе. – Если бы Морий знал, что я его спасла не случайно, а из-за колдовства, гореть бы мне на костре. А Бетарану…»

Не став продолжать страшную мысль, Тагрия тихонько выскользнула из спальни. Замок еще спал после долгого дня. Через час поднимутся слуги, над кухней воспарит ароматный дым, зазвенит посуда. Зашуршит десяток веников – благородные рыцари погуляли знатно, знатной будет и уборка. И только к полудню пробудятся, наконец, гости во главе с хозяином. Но Тагрия всегда просыпалась до рассвета, как раньше, когда каждое утро спешила с подойником в хлев. Восходящее над Дилоссом солнце привыкло видеть ее стоящей на смотровой площадке главной башни.

Здесь давно не держали часовых. Истинные люди уже полстолетия не воевали меж собой – с тех пор, как его величество Ведий Решительный, дед императора Эриана, жестоко подавивший восстание приморских графов и казнивший зачинщиков, постановил: нарушителей спокойствия, независимо от звания и прежних заслуг, предавать смертной казни, а земли их причислять к личным императорским владениям для последующей передачи в руки доказавших свою преданность вассалов. От нападения же колдунов часовые не спасут, разве что первыми падут от заклятия. Вся надежда на жрецов, Божьих стражей, приставленных императором ко всем замкам, городам и селениям Империи. Но и жрецы не всегда могут остановить серый колдовской туман.

Они тоже встречали рассвет – на угловых башнях внешней стены, где можно расположиться куда удобней, чем на заброшенной, ненадежной от старости площадке главной башни. Тагрия чувствовала близость непонятной храмовой силы и могла бы, присмотревшись, увидеть трепещущие на ветру алые сутаны. Но не хотела. Она не любила жрецов и не доверяла им. И хоть давным-давно научилась прятать свою слабенькую магию под надежный замок, все же старалась лишний раз не попадаться им на глаза.

Каменное ограждение растрескалось и грозило обвалиться, но Тагрия без страха облокотилась на перила. Ощущение мерзкого сна не отступало, на сердце давила тяжесть, и прогнать ее могло лишь одно. Тагрия запрокинула лицо, от желтовато-серых строений замка, будто по линейке расчертивших плоскую вершину холма, от разбросанной под холмом пестроты черепичных крыш и башен Дилосса к медленно расцветающей синеве утреннего неба.

Налетел ветер. Небрежно накинутая на плечи шаль вздулась, словно крылья. Придерживая на груди концы шали, Тагрия закрыла глаза. Свежие дуновения – как весточка от далекого друга. Мир ожил, налился соком. Заиграл сотнями красок. Бледные огни спящих внизу людей, поярче – проснувшихся, воинственно-алые всполохи жрецов. Коровы и овцы в стойлах, лошади, собаки, даже крысы в подвалах замка расцвели каждая своим, неповторимым светом. Ветер, и тот не бездумно трепал ветви деревьев и волосы Тагрии – в его порывах виделась чуждая и непонятная, но живая сила.

Холод кусал за плечи, по рукам бежали мурашки, за спиной как будто хлопали крылья.

Земля лежала внизу, полная чудес и тайн. Какое же это счастье – видеть! Как другие живут совсем без магии, не зная даже, какой яркий и густой на самом деле мир? Что дает им силы начинать новый день?

Обязанности хозяйки замка звали вниз, но Тагрия все стояла, пытаясь вдоволь напиться ветром и свободой. Еще немного, еще… Что это? Как будто холодная тень коснулась тела. Ночной кошмар, мерзкий и опасный, вернулся, только теперь это был не сон. Тагрия перепуганно вцепилась в перила, распахнула глаза. Ни одна тучка не омрачала ясного неба над землями баронов Дилосских. Но страх не проходил, наоборот, он усиливался с каждым мгновением, замораживал, останавливал сердце. Шаль упала на пол. Тагрия снова зажмурилась, уже зная, что сейчас увидит, и правда – серая пелена застилала магический взгляд, расплывалась, скрывая замок. Ветер раздувал ее, унося дальше, к Дилоссу.

Тагрия открыла рот, но крикнуть не смогла. Она знала без всяких слов, что это. Знала, что не ошиблась, что высоко в небе быстрыми стрелами летят прочь грифоны, унося неведомо куда смуглокожих и черноволосых всадников. Магов, обрушивших на землю баронов Дилосских заклятие. И тогда Тагрия закричала мысленно:

«Вот видишь, что получилось! Видишь?!!»

Тот, кого она звала, не ответил – как не отвечал уже долгие восемь лет. Тагрия обреченно склонила голову. И поняла, что все еще боится.

Серость уже совершенно затянула двор и замок. Его обитатели превратились в безмозглых кукол, не имеющих ни страха, ни голода, ни даже капли ума, чтобы попробовать убраться отсюда. Все, кроме жрецов – и Тагрии. Она все еще чувствовала страх и обиду. Ее ум остался чистым, а уж кому, как не ей, побывавшей в рабстве у магов, знать, в какую трясину превращается он под заклятием!