Инна Живетьева - Вейн

Егору почему-то стало трудно дышать.

– Я помню! Ну?!

– Его повесили. Вместе с вашим директором.

Егор не поверил:

– Их должны были эвакуировать!

– Не успели. Они раненых спасали. Талка сама видела.

Егор вскочил, сжал ладонями виски. Голова, казалось, сейчас лопнет. Гады! Ну какие же гады! Родьку… Хрумчика…

Грин надавил на плечи, заставляя сесть. Сунул кружку, из нее плеснуло темно-красным, пахучим.

– Залпом. Быстро.

Глиняный край ударил по губам. Егор машинально глотнул и закашлялся, подавившись крепким вином.

– Сволочи! Ненавижу!

Слезы хлынули разом, от них жгло глаза и щипало кожу. Егор выронил кружку, вцепился зубами в кулак. Грин гладил его по спине.

Телегу потряхивало, и в такт движению бултыхались в животе льдинки. Юрка жмурился, глотал кислую слюну. Скорее бы приехать. Скорее бы все закончилось.

– Алекс! – окликнул он вейна. – Вы к интернату сходите, у меня в вещмешке деньги остались. Жрать я на что-то должен? И одежду мою принесите, я в этом прикиде как малахольный.

Грин кивнул. Повернулся Плека, радостно улыбнулся и щелкнул вожжами. Кобыла послушно втащила телегу в ворота. Остановились. Юрка осторожно процедил воздух между зубами и приподнялся на локте.

– Пойду договорюсь. – Вейн скрылся в доме.

Несмотря на раннее утро, во дворе уже суетились. Оглушительно лаял пес, норовя цапнуть за пятку конюха. Пыхала дымом кухонная труба. Служанка, подоткнув подол, гонялась за петухом. Тот истошно орал, бил крыльями и пытался спрятаться под возами. Юрка огляделся с удивлением. Ах да, межсезонье закончилось!

– Солнце! – вдруг сказал Плека и ткнул пальцем в окна верхнего этажа.

Юрка посмотрел, но заметил лишь, как откачнулась в глубь комнаты светловолосая девушка.

– По поводу Разведки – это правда? – спросил Егор.

– А чего? Сам же уговаривал.

Прошла гордая служанка. У нее под мышкой кряхтел и сучил лапами взъерошенный петух.

– Я понимаю, ты злишься…

– Нет, ну что ты! «Спасибо за все!» – припомнил Юрка и со злорадством отметил, что Егор покраснел.

– Извини, – глядя в сторону, сказал Натадинель. – Мне казалось, так будет лучше.

Юрка снова откинулся на крытые соломой доски. От слабости бросило в пот и стало зябко.

Вернулся Грин.

– Тобиус тебе очень рад, но сейчас от плиты отойти не может. Ты на второй этаж как, ножками или донести?

– Сам!

Обеденный зал оглушил какофонией. Тут завтракали, сговаривались с попутчиками, здоровались с соседями. Орал младенец. Ребятишки постарше носились между столами. Вынырнул из кухни Тобиус, махнул и снова скрылся.

«Я хочу домой, – подумал Юрка. – Я не хочу тут!» Вспомнилось вдруг, как попрекал Грина: «Смотрите теперь в чужие окошки, завидуйте!» – и повело согнуться, прижать руки к животу, такой резануло болью.

– Держись!

Вейн подхватил его и потащил по лестнице.

– Пустите, – дернулся Юрка.

– Тихо-тихо, мы уже пришли. Ты молодец, правда! Немножко не дотянул. Вот твоя комната.

Вейн помог расшнуровать кроссовки. Юрка лег, натянув одеяло на голову. Ну, чего они не уходят? В Верхнелучевск, к партизанам, на Лысую гору – куда угодно!

– Тебе сейчас будет очень хреново, – сказал Грин, присаживаясь на край постели. – Тоскливо и муторно. Это нормально при истощении, нужно перетерпеть. Завтра уже станет полегче. Как только появится госпожа Ласовская, она тебя посмотрит. Слышишь?

Тронул за плечо сквозь толстый слой ватина.

– Чего молчишь? Ох, и характерец у тебя! Извини, но мы действительно не можем остаться. А я потом вернусь, вот увидишь.

– Обойдусь. Счастливо, – буркнул Юрка.

– Зря ты так.

Вейн поднялся.

Очень хотелось крикнуть: «Алекс, подождите! Простите меня!» – но Юрка закусил губу. Почему у него все так глупо, неправильно получается?

Какая-то заминка. Шаги. Открылась дверь – стали слышны голоса из обеденного зала. Закрылась.

…черт бы их всех побрал! Юрка откинул одеяло.

– Чего встал? До свидания!

Егор переминался на пороге.

– Тебе обязательно нужно поругаться? – спросил он сердито. – Я не хочу!

У Юрки скребло в горле, и он промолчал.

Натадинель мучился, не находя слов:

– Ты же сможешь… Ну, потом… И вообще, я понимаю: Разведка, Кира там…

– Понимает он, придурок! – не выдержал Юрка. – Тебя убить могут! И Грина! И Талку твою! А я даже не узнаю!

– Юрка…

– Да иди ты!

Он закашлялся, в груди резануло болью.

– Ладно, – Егор хлопнул ладонью по косяку, – я постараюсь, чтобы не убили.

Закрылась за ним дверь.

Юрка уткнулся в подушку и закусил наволочку. Его колотило. «Это узел. Это просто узел, я надорвался!»

Вечером приехала Олза Ласовская. Юрка вспомнил ее: женщина с черными косами, что сидела с Грином в кафе. Она деловито смазала ссадины и прощупала ребра. Юрка отвечал на ее вопросы, а сам думал: «Егор, наверное, уже встретился с отцом».

Олза помогла переменить одежду – скорее всего, Тобиус пожертвовал рубаху из своих, слишком уж была громадная, – и подоткнула одеяло.

– Спи, млоджик.

«Мальчик», – понял Юрка. Ответил на пшелесском:

– Нашли деточку.

– Ты… оттуда?!

Говорить не хотелось.

– Ну, – выдавил он. – Пробегом.

– Господи… – Женщина прижала к груди руки. – Хоть бы что-нибудь узнать!

Язык ворочался с трудом, слова казались тяжелыми, точно булыжники:

– Воюют. Ольшевск не взяли. Грин обещал скоро вернуться, расскажет.

Теплая ладонь потрогала лоб и осталась лежать, согревая. Глаза у Юрки закрылись, его потянуло в сон.

– …поезда уже не ходили, мы набились в грузовик. В первую же бомбежку убило шофера и двух девушек, не успели выскочить.

Голос то отдалялся, то звучал разборчиво. Он не мешал Юрке.

– Согнали в бараки. Старые, возле Мелькомбината. А потом пришел такой толстомордый и давай по счету выдергивать. Хорошо, я паспорт успела под доску спрятать. Построили – и на окраину, за железнодорожный вокзал.

Главное – пусть Олза не убирает руку.

– Бежала так, что сердце из груди выпрыгивало. У реки нас почти догнали, если бы не Алекс… Сюда попали, перепугались: как так, что за другой мир?..

В землянке пахло древесиной, ваксой и оружейным маслом.

– …плюс сопровождение. Не дай бог, индивидуальная сопротивляемость, кому-то придется вести их через лес. Получается, восемнадцать, – сосчитал Грин. – Если по максимуму. Хотя, конечно, бойцов можно обратно своим ходом отправить.

Егор понимал, что его не возьмут, и даже не пытался заикнуться. Наоборот, отодвинулся в тень и оттуда смотрел на отца, освещенного керосиновой лампой. Лицо у подполковника стало суше, натянулась кожа на скулах. В уголках глаз глубже пролегли морщины. Иногда, забывшись, отец касался груди с левой стороны. Сердце? Но ведь он никогда не болел!

– …несколькими партиями, по трое, – говорил вейн. – Четыре промежуточных узла. И полчаса перерыва между каждой ходкой.

Седины в волосах больше, чем до войны, но подстрижен аккуратно и чисто выбрит. Белеет свежий подворотничок. Поблескивают планки мундира, наброшенного на плечи. Когда отец поднялся им навстречу, мундир упал. «Егорка… Сынок!» Егор хотел крикнуть: «Папа!» – но булькнуло в горле, и вышел сдавленный писк.

– Итого, минимум пять часов.

– А как-нибудь так, чтобы ты под конец не помер?

Вейн хмыкнул.

– Ладно, восемь.

Егор, спохватившись, прислушался к разговору. В городе к концу месяца ждали гран-обгерштерна. Высокий чин должен был задержаться на день, а после отбыть в Лучевск. Торжественный ужин планировали в Доме офицеров, том самом, где работала на кухне Тамира Карагалицкая. Она согласилась пронести в здание мину. Все складывалось удачно, если бы не одно «но»: после взрыва семьи комсостава точно отправят в Белый карьер.

– Мы можем встретить их возле старой пасеки.

– До нее еще нужно добраться. Женщины, ночью, с ребятишками…

– Детей отправим с тобой, – отец коснулся карандашом отметки-узла.

Карта лежала неровно, наползая краем на бумаги. От движения подполковника она сбилась, и несколько листков спланировали на пол. Егор наклонился. С крупнозернистой, контрастной фотографии смотрел он сам, с петлей на шее. «Вот так пшелесская власть…» Поднял, аккуратно свернул – пополам, еще раз. Загладил ногтем линию сгиба и снова спрятал листовку под карту. Отец внимательно следил за его руками.

– Есть вариант, – сказал Егор. – Юрка – он поводырь.

– Несовершеннолетний, – возразил подполковник.

– Меня же ты послал к рации.

– Егорка…

– Папа, это было правильно! Так надо!

Ругнулся Грин, мешая знакомые слова с чужими.

– Только голову из петли вынули, что один, что другой. Себя не жалеете, о родителях подумайте.

– У него нет родителей. Мама умерла, отец неизвестно где, Юрка его и не видел ни разу.

– Потрясающий аргумент! – развел вейн руками. – Между прочим, это не его война.