Лекарь (СИ) - Смитт Таня

«…Так, болтаясь меж тьмой и светом,

Раз в столетье облик меняю.

Мы с тобой еще свидимся где-то,

Только там я тебя не узнаю.»

Глава 1.

Дорога моя пустынна, путь мой бесцелен. Злое полуденное солнце прожигает насквозь мои вещи, вцепляется в густые спутанные волосы и гонит в тень. Мне безразлично его внимание. Я давно перестал реагировать на внешние раздражители. И пролетающие мимо меня торопливые иномарки, доверху груженые всяким хозяйственным барахлом, тоже не вызывают интереса. И ничто не вызывает. Когда южное солнце рассталось, наконец, с идеей сжечь меня дотла, перед моими глазами замаячили неясные очертания гор. Я не продумывал заранее свой маршрут, не стремился с наступлением темноты добраться до уютного жилища, где ждали бы меня любящие близкие. Жилища у меня не было, как не было и любящих близких. Все это осталось далеко позади и больше не рождало в сердце щемящей тоски. Я уже привык к одиночеству и ничего не хотел менять.

В шаге от меня резко затормозила одна из груженых иномарок, обдав мою из без того грязную одежду дорожной пылью.

«Парень! — обеспокоенно окликнул меня водитель, переваливаясь через забитое домашней утварью пассажирское место, — влезай на заднее сиденье, опасно в это время суток бродить по дорогам!»

В его словах была изрядная доля истины, однако я вежливо покачал головой, благодаря за беспокойство, и решительно зашагал дальше, отказываясь от дельного совета. Заботливый водитель тут же дал по газам, а следом за ним показалось еще несколько таких же перегруженных машин, преимущественно легковушек. Такое количество автомобилей, то и дело проносящихся мимо, объяснялось пугающе просто. Люди уходили в горы, надеясь переждать беду, так внезапно обрушившуюся на человечество. Лет пять назад жители планеты стали обнаруживать в себе загадочные симптомы неизвестной болезни. Сначала это не вызывало беспокойства и расценивалось как обычная простуда. Однако спустя довольно короткое время, те, кто считался выздоровевшим, начинали проявлять странную агрессию. Они, подобно диким зверям, бросались на тех, кто оказывался поблизости и наносили им довольно опасные увечья. Поначалу такое поведение даже не рассматривалось как серьезное заболевание. Мало ли, чем могли быть вызваны подобные заскоки, учитывая излишне суматошное и нестабильное время. Однако, случаи множились, жертв нападений становилось все больше, и ученые всего мира наконец-то забили тревогу. Сделали они это, несомненно, с явным опозданием, поскольку, агрессивно настроенные граждане неожиданно стали менять свои привычные человеческие очертания. У пораженных странным недугом уродливо вытягивалось лицо, а конечности делались непропорционально длинными и покрывались жесткой бесцветной щетиной. Самым пугающем в этом кошмаре было полное бессилие ученого мира. Тысячи научных сообществ ломали головы над природой жуткого явления, однако так и не смогли до конца выяснить, как остановить это безумие. Люди, не находящие в себе устрашающих симптомов, наотрез отказывались покидать жилища, рассчитывая пересидеть ужас за стенами домов. Однако эти меры были эффективны очень недолгое время. Инфекция передавалась по воздуху, она проникала в любые изолированные и тщательно охраняемые бункеры, стремительно появляющиеся в каждой жилой зоне по всему миру. Единственным обнадеживающим фактором стало общепризнанное наблюдение, что опасность заражения подстерегала в основной массе жителей равнин, степей и полупустынь. Придя к таким выводам, люди заторопились в горы, спешно увозя своих близких и нажитое имущество.

Упомянутая трагедия, сводящая с ума земной шар, привычно оставляла меня равнодушным. Всем моим близким, тем, кого я искренно любил в этой жизни, посчастливилось покинуть грешный мир раньше, чем паника окутала человечество. Мне же было безразлично, что неведомая зараза сделает со мной. Гуманисты мира отказывались уничтожать пораженных, надеясь вернуть им человеческий облик, а простые граждане, далекие от пышных фраз и высоких идей, охотно расправлялись с каждым, кто позволял себе неосторожно чихнуть в приличном обществе. Я в тайне рассчитывал, что однажды тоже вызову в окружающих настороженную тревогу и буду уничтожен подручными средствами. Мое одиночество сводило меня с ума куда больше всеобщей паники, а бесконечные воспоминания, терзающие рассудок, были куда утомительнее пугающих симптомов. Я сознательно избегал знакомств и дружеских отношений, поскольку рано или поздно мне все равно пришлось бы расстаться с любимыми близкими. Смерть отвернулась от меня, сделав вечным скитальцем, и я отчаянно искал способа избавить себя от бесполезного и бесконечного существования. Однако решительно настроенные граждане реагировали на что угодно, а меня не рассматривали даже как гипотезу. Однажды на моих глазах они жестоко расправились с молодой женщиной, рискнувшей неосторожно закашляться в общественном транспорте. Люди зверели от неизвестности, от страха за своих родных, от бездействия влиятельных и могущественных, и я не мог их за это судить слишком строго. Моя дорога привела меня в предгорный поселок, уютно раскинувшийся среди густых зеленых зарослей. Я вошел на опустевшие в сумерках улицы и настороженно прислушался. В домах, закрытых на все замки, не виделось освещения, никто не выглядывал в окна с привычным любопытством, а вдоль узких асфальтированных дорог не нашлось никого, кто мог бы рассказать мне хотя бы о названии маленького поселения. Лет десять назад я, не задумываясь, попросился бы на ночлег, рассчитывая на местное гостеприимство, однако сейчас у меня не возникло даже тени желания заходить в настороженные молчаливые лачужки. Я миновал притихшее селение, лишь на самой его окраине натолкнувшись на какого-то местного парня, видимо торопившегося домой. Он тревожно оглядел меня, на минуту остановившись, и недовольно пробормотав, «Покоя от вас нет, равнинников!», скрылся в темноте. Это было еще одной причиной, по которой я сознательно отказывался от ночлега. Тут, как, впрочем, и везде в горах, не жаловали приезжих, без стеснения наводнивших маленькие поселки и заметно потеснивших местных жителей.

Моя дорога лежала мимо рельефных высоких скал, грозно нависших над узкой асфальтированной трассой. Когда извилистая лента сделала очередной виток, поднявшись вверх на пару десятков метров, я решил сделать привал. Жаркие южные ночи значительно облегчали мне задачу, позволяя ночевать прямо на голой земле. Я свернул на более пологий склон и без труда преодолел некоторое расстояние, остановившись у глубокой расщелины. Повсюду высились лиственные ярко зеленые деревья, в темноте видевшимися мне совершенно черными и угрожающими. Хотя, в глубине души я понимал, что по-настоящему опасаться следует не деревьев. Я почти уверенно мог предположить, что кроме меня на этих склонах ютиться сейчас множество тех самых «равнинников», о которых с таким отвращением отозвался встреченный мной местный. Меня не слишком тревожили внезапные встречи и незапланированные знакомства. Наплевав на технику безопасности и здравый смысл, я вольготно растянулся на ровном пятачке, поросшим влажным мхом и мгновенно заснул. Сквозь беспокойный сон мне слышались чьи-то шаги, то приближающиеся, то удаляющиеся в неизвестном направлении, они проникли даже в мои сновидения и трансформировались в шаги моего давно умершего старшего брата. Во сне я почему-то был уверен, что это он кружится сейчас по склонам и с привычным осуждением контролирует мой беспокойный сон. Мое пробуждение было быстрым и внезапным. Отчасти потому, что сопровождалось глухими раскатистыми звуками, доносившимися сразу со всех сторон. В первую минуту я сразу подумал о надвигающейся стихии и недовольно поморщился. Дождь даже на равнинах не создавал необходимого минимума комфорта, в горах же и вовсе представлял реальную опасность. Звенящие ручьи и горные речки хороши только на пасторальных картинках, в реальности же потоки грязи со склонов представляют собой довольно унылое зрелище. Я бодро поднялся на ноги и решительно зашагал вниз, возвращаясь к неуловимым признакам цивилизации. Как оказалось, тревожился я напрасно, и раскатистые звуки издавали вовсе не небеса, а обычная рабочая техника, укрепляющая скалистые уступы от обрушения. Вид суетящихся работяг вернул меня в почти мирное время, когда никто никогда не слышал о грозной напасти, поглотившей цивилизацию. Я довольно уверенно дошлепал до ремонтников, и даже успел подумать о слаженности их полезной работы, как вдруг один из работяг громко чихнул, утирая рукавом пробившиеся сопли. Проштрафившийся сотрудник тут же был сбит с ног своими же коллегами, оказавшимися поблизости. Я был наслышан о подобных расправах и даже однажды сам стал свидетелем чего-то подобного. Однако мое непривычное сознание никак не желало мирится с подобным варварством. Вместо того, чтобы помочь несчастному и отбить его от рук обезумевших дорожников, я молча пялился на жутковатую картину, не в силах произнести ни звука. Несчастного мужика попросту сбросили с обрыва, при этом ни один из линчевателей даже отдаленно не выразил ни тени раскаяния.