Михаил Михеев - Охота на невесту 2

– Ты тоже это почувствовал?

– Нет… Нет! Это какая-то ошибка…

– Ты почувствовал…

– Этого не может быть! Мы все здесь, даже шалопай…

– Значит…

– О чём ты?!! Он ещё младенец!

– След силы очень узнаваем, это НАШ, клановый выплеск! Наш сын тогда успел излить семя!…

– Он сам ещё дитя! Ему всего восемьсот лет…

– Помнится, этого дитя лет двадцать назад буквально сняли с некой юной эльфийки.

– Заповедные леса эльфов недоступны нашему чутью…

– А наши дети недоступны заповедным лесам! У этих лесов, как ты помнишь, отторжение нашей силы! Это был ребёнок, причём нашего клана. А в нашем клане, если ты помнишь, за последнюю тысячу лет только я и ты получили разрешение на наследника! И след пришёл из земли людей, ты не можешь этого отрицать! НАШ ребёнок сейчас подвергается опасности и его некому защитить!!!

– Дорогая, ты слишком драматизируешь… Такой ясный след – и через все наши щиты – выплеск был огромный, и защищать надо людей…

– Какая разница! Это ребёнок клана, это наш внук!…

– Хм… скорее, внучка… Судя по следу.

– Мы должны её найти, ты слышишь?! И мы должны отругать шалопая – как он мог нас обмануть!…

Зима в этом году выдалась снежная, но не слишком холодная, и поэтому в лесу было приятно находиться. Корбин мчался по нему на широких, подбитых мехом лыжах – это было довольно тяжело, но для него слово "тяжело" означало лишь, что надо больше тренироваться, поэтому граф только энергичнее работал ногами.

Он вообще любил зиму, любил это холодное, серебристо искрящееся безмолвие – иногда ему казалось, что оно в чем-то сродни ему самому, такое же спокойное, могучее, и в то же время способное в любой момент удивить чем-то новым, не виданным ранее. Да-да, Корбин в последнее время начал замечать за собой подобное и не знал пока, радоваться этому, или, напротив, опасаться. Он, если вдуматься, подобно многим, не самым, вроде бы, глупым людям, подсознательно холил и лелеял свои мелкие комплексы, ценил устоявшиеся, пусть и не самые умные, привычки и немного боялся всего, что влезало в его такой спокойный и уравновешенный внутренний мир.

Сзади раздались азартные крики. Корбин усмехнулся и наддал – для того, чтобы осуществить задуманное, ему надо было пробежать еще пол лиги. Не так и много, если вдуматься, но преследователи буквально наступали на пятки, благо скрыть лыжню не прибегая к магии было, мягко говоря, затруднительно. Впрочем, он не слишком напрягался – для того, чтобы его догнать, надо было иметь за душой чуть больше, чем щенячий задор, а этим большим обладал только один из преследователей…

На краю неглубокого оврага Корбин на миг остановился, оглянулся вокруг и, с азартным гиканьем устремился вниз по крутому склону. Эх, жаль – не видит никто! Ветер свистел в ушах, обжигая щеки легким морозцем, сзади клубилась снежная пыль. Э-эх, хорошо!

В самый последний момент, за небольшим поворотом, перед ямой, скрытой за невысоким бугорком, Корбин резко остановился и прыжком переместился влево, а потом аккуратненько ушел вверх, под защиту наполовину засыпанного сейчас снегом куста черемухи. Куст был достаточно густым и, присев за ним, Корбин надежно скрылся от любопытных глаз. Эх, не зря он хорошо знал эти места – придумать такую ловушку, что называется, на ровном месте, было вполне в его духе. Ну и результат оправдал ожидания – две стремительные, кажущиеся размытыми от скорости фигуры пронеслись мимо него, вписались в поворот… А потом раздался треск и сочная, хотя и вполне цензурная ругань.

Корбин с ехидным смехом выехал к краю ямы. Ну да, так и есть – тот преследователь, который ехал первым, влетел в эту самую яму со всего размаху, и теперь из глубокого, рыхлого снега торчали только ноги. Одна лыжа слетела с ноги и укатилась вниз по склону, вторая осталась на положенном месте и теперь изрядно мешала своему хозяину принять вертикальное положение. Из-под снега раздавались приглушенные, хотя и вполне понятные ругательства.

Второй из преследовавшей его парочки был куда легче и, хорошо разогнавшись и успев оттолкнуться на бугре, вполне предсказуемо эту яму перелетел. Сейчас он стоял на ее противоположном краю и звонко, весело смеялся. Корбин тоже улыбнулся:

– Эй, Прим, тебе помочь?

Из снега высунулась дрожащая рука и сделала в направлении Корбина неприличный жест. Граф пожал плечами:

– Ну, как хочешь. Тогда выбирайся сам. Только учти, что если опоздаешь к ужину – ждать никто не будет, лопать придется остывшее…

Угроза подействовала, и, на сей раз, Прим не стал отказываться от помощи столь грубо. Вдвоем они ловко вытащили Прима, слегка помятого и густо обсыпанного снегом, как легендарный для северян герой-Снеговик, из ямы, и даже надели на него потерянную было лыжу. Прим все еще шипел и отплевывался, но все больше как-то показательно – прекрасно понимал, что сам виноват в том, что его переиграли, и просто не хотел признавать поражение на глазах подрастающего поколения. Корбин, тоже хорошо это понимающий, вновь рассмеялся и скомандовал:

– Ну что, отдохнули? Тогда за мной!

От этого оврага до замка было не больше пятнадцати минут неспешным шагом. Это, конечно, если знать, как идти. Возвращайся они тем же путем, которым шли, пришлось бы идти не меньше часа, но Корбин не зря облазил этот лес вдоль и поперек – во время пробежки он петлял по нему так, что у преследователей создалось впечатление, будто они ушли невесть куда. На самом же деле они бегали по кругу, практически не удаляясь от того места, откуда вышли.

Замок такой вот снежной зимой был по-настоящему красив – высокие башни, присыпанные снегом, теряли, казалось, свою изначальную внушительную и несокрушимую массивность, превращаясь в ажурные шпили. Корбин прекрасно понимал, что это – не более чем оптический обман, вызванный как тем, что замок возвышался на невысокой скале, от чего на него приходилось глядеть снизу вверх, так и тем, что снег под лучами закатного солнца блестел и переливался всеми цветами радуги, но все равно остановился полюбоваться. Ну и для того еще, чтобы лишний раз запечатлеть в памяти эту картину. Появилась у графа в последние годы одна тайная страстишка – когда выпадало свободное время, он любил посидеть в одиночестве и порисовать. Картины, как он сам понимал, были бездарными, поэтому он никогда и никому их не показывал. Ну и еще не показывал потому, что невместно владетельному графу заниматься таким вот, достойным, скорее, черни делом. Дворянин должен владеть оружием, знать геральдику, уметь петь, слагать стихи во славу прекрасных дам и интриговать. С оружием все было, как положено, геральдику Корбин тоже знал хорошо – важная наука, особенно с учетом того, что большинство дворян полуграмотные и ориентируются в окружении себе подобных исключительно по гербам. Стихи Корбина писать никто не учил, и, хотя за время странствий он и нахватался вершков, все равно не увлекался ими – считал пустым времяпровождением. Тем более во славу дам (и, хе-хе, не дам, хотя таковых ему пока что почти не встречалось). От его голоса, когда Корбин пел (а случалось это нечасто и, в основном, во время застолий) мухи дохли на лету – ну не дал Единый ему слуха. Ну а интригами Корбин не увлекался, потому что, подобно многим военным, был человеком прямым и интриговать считал ниже собственного достоинства. Правда, иногда пытались интриговать против него… Ладно, о мертвых или хорошо, или ничего.