Ника Созонова - Два голоса

Пролог

— Теперь ты меня никогда не оставишь.

— Теперь не смогу. Но ведь и ты не сможешь уйти. Даже если захочешь.

— Не захочу.

— Глупышка. Нам теперь самое место в психушке. Нас ждет ледяная вода на бритую голову и костоломы-санитары.

— (Смеется) Ты отстал от жизни. Теперь там не так мрачно.

— Я пошутил, я ведь знаю точно, как там. Не мрачно? Как сказать. Укольчики трижды в день и въедливые доктора, убеждающие тебя, что меня не существует.

— Положим, укольчики тебе всегда нравились. А убедить меня в чем-то не просто, так что им придется сильно постараться.

— Пусть так. Но психлечебница до скончания дней меня все равно не прельщает.

— Значит, мы будем тихими. Аутичными и тихими психами, и нас не заметят.

— Не психами — психом.

— Да, как-то так. Сложно привыкнуть, правда?

— Мне легче. Меня ведь уже нет.

— Ты всегда выбирал более простые решения. Трусил?

— Неправда. Хочешь, вспомним, как все начиналось? Я буду рассказывать, а ты поправишь в случае чего.

— И как продолжалось? Пережить все сначала? Заманчиво.

— Ты бы хотела пройти наш путь еще раз?

— Только с тобой на пару. Начинай, я поддержу.

1.

День выдался отвратительно ясным и солнечным. Когда внешнее так дисгармонирует с внутренним, становится совсем паршиво. Я разлепил веки с ощущением, что по черепу колотят кувалдой, а в нем самом так пусто и просторно, что каждый удар звенит царь-колоколом. Солнечный луч, пробившийся сквозь разводы грязи на стекле, ощупывал правый глаз. Медленно его поджаривал и щипал.

Я отодвинулся и уперся спиной во что-то живое и, даже на ощупь, противное. Судорожно сглотнув, стал медленно поворачиваться, стараясь при этом в деталях вспомнить прошедший вечер.

Как обычно, мы пересеклись с Клоуном и Скобой. Была очередь последнего, и бабла у него оказалось прилично: видимо, опять спер и загнал одну из материнских побрякушек. Представив ее сытое и ухоженное лицо, перекосившееся от злости: "Вор, изверг, убийца, наркош проклятый!!!", я внутренне усмехнулся. Сам я никогда не таскал ни денег, ни вещей у родни — да и не у кого было особо таскать: в живых осталась одна тетка, пребывавшая в полном неведении относительно моего образа жизни. Я приезжал к ней раз в год на день рождения, стриженый, выбритый и отглаженный (каких бы усилий мне это ни стоило), и уверял, что у меня все отлично. ("Похудел? Тени под глазами? На двух работах вкалываю, тетечка. Зато все есть!") Впрочем, я отвлекся.

*** — Нет, рассказывай все, это интересно. Можешь еще добавить о своих друзьях, для полноты картины.

— Всему свое время. Я ведь поведал тебе о них значительно позднее, так что давай не отступать с дороги. ***

В тот момент я не особо о них задумался, так, промелькнули лица в памяти: одно круглое и красное, второе треугольное и землистое. В общем, мы достали три дозы, как всегда, и шырнулись в ближайшем подъезде. У нас был давний уговор: как бы ни ломало, колемся только вместе и раз в день, чтобы протянуть подольше (жизнью назвать это язык не поворачивался). Но в последнее время я нередко нарушал правило об одном разе. Думаю, они тоже. Взаимно щадя самолюбие, мы не акцентировали на том, что выглядим все хуже и опускаемся все ниже. Мы ведь крайне долго держались: начали в восемнадцать, а в этом году мне должно было стукнуть двадцать восемь. Почти десять лет для героинщика — огромный стаж.

Вмазавшись, мы разошлись — тоже как обычно. Делать мне было особо нечего, и я направил стопы назад к Бормотухе — в притон, где обитал последние два месяца. Бормотуха — старая алкоголичка, готовая за пузырь портвейна приютить у себя хоть роту солдат. (Странно, как она до сих пор не пропила свою хату.)

У кого-то оказалась днюха, и народу набилось немеряно. Полуголые девки, мужики — в большинстве незнакомые. Обычно под дозой я не пью, но тут наливали слишком настойчиво. Как следствие — быстрый провал. В нем зыбко колыхалось женское лицо — черт не разобрать, которое я целую, почти грызу… Получается, вчера я с кем-то трахался. Это плохо. У меня СПИД, и заражать им кого-то, пусть и последнюю шлюшку, в мои планы не входит.

Преисполненный самых дурных мыслей, развернулся наконец к сопящему рядом существу. Волна облегчения окатила с макушки до пят: Крыська! Зараза еще та. Именно от нее подхватил когда-то эту дрянь. Вечно лезет ко мне, когда напьюсь — знает, что трезвым я ее близко не подпущу. Сейчас я был искренне рад, что это она, а не кто-то другой. Но даже радость не пересиливала отвращение, поэтому, не слушая сопротивлявшееся этому подвигу тело, привел себя в вертикальное положение и пополз на кухню.

Под раковиной, свернувшись калачиком и распространяя вокруг себя характерное амбре, спала хозяйка притона. Тощая, как после Освенцима, всегда в рванье, Бормотуха могла пребывать лишь в двух состояниях: пьющей и спящей. Не видел, чтобы она ела, умывалась, причесывалась или что-то в этом вроде. Нет, вру: еще участвовала в разборках, дико визжа, царапаясь и пинаясь.

Няя, одна из постоянных "жилиц", меланхолично ковырялась в тарелке с чем-то рыхлым и грязно-желтым.

— Утро, Найт! — она приветливо улыбнулась.

Самая юная из здешних обитателей — всего семнадцать. И самая вменяемая: из наркотиков употребляет лишь травку и галлюциногены. Приехала этим летом поступать в художественно-промышленный вуз, притащила свои поделки — феньки из бисера, игрушки из войлока, гобелены — не догадавшись вместо этого запастись деньгами. А вернее, их не было — семья нищая. Естественно, не поступила, да так и зависла здесь, в этом гадюшнике, куда ее притащил один конченый мерзавец. Сам он быстро свинтил, а девчонка осталась, и падает со свистом, сама того не ведая. Скоро до опиумных дойдет, уверен.

— Утро, — собственный голос наждаком драл гортань. — Что вчера было — не напомнишь?

— Как обычно: пьянь, ор и драка.

— Я участвовал?

— Нет, в тот момент ты был уже Крыськой занят.

Меня передернуло.

— А дальше что было?

— Не знаю, я ушла гулять. Здесь невозможно было оставаться. Зато ночью с таким мальчиком познакомилась… — Она мечтательно повела глазами. — Закачаешься!

Глаза у нее сельские — светло-голубые, водянистые, немного выпуклые. И нос сельский, с бледными веснушками на переносице. Длинные пшеничные волосы все в мелких косичках, с вплетенными бусинами, колокольчиками и кусочками цветного войлока. Это мудро — не нужно тратиться на мыло или шампунь. Пальцы крепкие, рабочие, с квадратными ногтями без маникюра.