Обрушившая мир (СИ) - Лирийская Каролина Инесса

А это мой дом. Мои друзья. И мое решение положить конец непримиримой войне с ангелами. Пусть так и будет, пока не стало слишком поздно, пока у нас есть шанс обрушить Небеса…

Я решительно стискиваю амулет перехода, ввинчиваюсь в красноватое небо и оказываюсь в мире людей. Оглушающие звуки сразу валятся на меня, и я, пользуясь тем, что смертные не могут меня видеть — укрылась, укуталась надежно заклинанием невидимости, — просто стою на месте, тяжело дыша, с расправленными крыльями. Незнакомый город, в который меня швырнуло иногда такой непокорной магией. Я оглядываюсь. Везде бетон, асфальт, отражающее солнце стекло, ревущие машины, яркие вывески. Живой, дышащий загнанно мегаполис, каких тысячи… Потом, опомнившись, взлетаю на крышу и склоняюсь над ее краем, вглядываясь в людской поток.

Кого мне нужно забрать? Сердце стучит, как будто предвещая охоту. Гончий пес Люцифера — титул или оскорбление?

На эфесе услужливо проступает надпись. Имя и фамилия, год рождения и город. Этого всего не нужно, хватит лишь имени. Остальное я пойму сама, по душе. Но спорить с руководством я не могу и просто закрываю глаза, фокусируюсь на образе этого человека. Крылья сами несут в нужную точку мира — магия ревет, мечет меня из одного места в другое.

Шрифт забористый, неразборчивый, а сталь темно сияет на солнце. Я щурюсь слегка подслеповато, различаю: Ингрид Сарас. Вот и она: улыбчивая блондинка лет двадцати, остановившаяся возле киоска с мороженым, выбирающая меж эскимо и пломбиром. Сложный выбор ей выпал — ничего не скажешь. Я же не чувствую колебаний, я снова леденею, закрываюсь, подчиняюсь приказу. И заношу меч, собираясь разделаться с работой поскорее.

— Милая? — зовет ее кто-то, и она оборачивается с сияющей, солнечной улыбкой. Я замираю заинтересованно.

Девушка машет рукой спешащему к ней парню, счастливо крича что-то в ответ, громко, звонко. Я вижу ее душу насквозь и отчетливо понимаю, что она может перевернуть мир ради своего любимого, одной лишь улыбкой. Сила странная, такой я никогда не видела, пылает в глубине груди, вспыхивает, солнечным зайчиком поблескивает на моем клинке. Меч тяжелит руки.

Я опускаю меч, рассекая душу напополам. Девушка падает без дыхания, выронив мелочь, и блестящие монетки, звеня, рассыпаются по асфальту. Звон въедается в уши, а я стремительно исчезаю, поспешно сбегаю.

Она могла перейти на сторону ангелов в этой войне. Такое объяснение не кажется надежным и правильным, а я уже в другой части мира, подхваченная течением магии. Сожаления нет, только легкое беспокойство.

Старушка, сидящая дома одна. Со спокойным сердцем я взмахиваю мечом. Парнишка, распивающий пиво в компании друзей за гаражами. Беспокойно вглядываясь в небо, я забираю и его душу. Все эти люди — частицы грядущих событий, грозящих поражением Аду, я это вижу, слышу, чувствую.

На мгновение настораживает отсутствие ангельской охраны возле них. Хоть пернатых я не люблю и без них легче, я не могла упустить это из виду. Слишком подозрительно, думаю я, впиваясь острием меча в сердце какой-то девушки, щебечущей с подругой по телефону. Слишком просто мне позволяют убивать.

В больнице девочка с переломом руки — упала, бедолага, с новенького велосипеда. Родители пытаются успокоить ее, протягивают какие-то сладости, гладят по волосам. Я, сплевывая, понимаю, что душа моя черней некуда, потому что пульс ни на такт не сбивается, когда девочка внезапно замирает на середине фразы и падает на подушку. Небеса молчат.

Спускается ночь, когда я уношу очередную жизнь. На эфесе загорается еще одно имя. Устало вздохнув, я переношусь к следующей душе.

Темный переулок, дешевая проститутка, курящая сигарету, в которой, как я видела, табаком и не пахло. Какие-то дешевые тряпки, открывающие полосы кожи, бижутерное колье на шее, больше напоминающее тяжелый ошейник… Какая же мерзость. Не тратя времени на разглядывание девушки, я вынимаю меч из ножен.

— Стой, исчадие Ада! — дрожащим голосом требуют у меня.

Меня не к месту разбирает громкий визгливый смех. Серьезно, блядь, сейчас? Именно на ней? Срываясь на скулеж, я сползаю по стене, пока спустившийся с небес ангелок растерянно рассматривает меня, кусает нижнюю губу. Дрожит сам осиновым листом, вцепляется в рукоять спасительного клинка.

— Именем небес требую остановиться, Антихрист!

Мой хохот просто достигает апогея, и мне плевать, что сумасшедшую Падшую может убить даже такой вот неудачник. Будь я человеком, решила бы, что нервный срыв.

— Нихуево меня повысили! — криво ухмыляюсь я. — Эй, мотылек белобрысый, ты чего один против меня поперся, подкрепления не дождался? Господи…

Ангел свирепеет, слыша, как легко я произношу Его имя, и выхватывает меч. Острие пляшет, руки у него дрожат. Я мельком определяю, что это у него первый бой: ни толком держать оружие не может, ни боевую небесную стойку он не знает — а я еще помню, мышцы помнят, и я надменно зеркалю его изломанную нервную позу.

— Отойди от этой души!

Я кошусь на невозмутимую девушку, не подозревающую, какой спор развернулся из-за ее никчемной душонки. Она бросает сигарету на землю, гасит каблуком и удаляется вглубь дома.

Слов просто нет, насколько это мерзко и несправедливо. Это Небеса, напоминаю я себе. Там всегда так.

— Ты серьезно пришел ее защитить?

Ангел, принявший меня за Самаэля, явно сомневается, можно ли вести беседы с врагом. Обдумывает приказ, вертит в голове уставы. У них всегда так: четкая инструкция, ничего больше. Но, видя, что я не пытаюсь убить его или девушку — черт с ней, пусть проваливает пока, — немного расслабляется.

— Пути Господни…

— Скажешь «неисповедимы», прирежу, — скалюсь безумно. — Чем она лучше других? Чем?!

Парень бледнеет, беззвучно шевелит губами. Отступает на шажочек назад, смущенный и спутанный.

— Не слышу! — срываюсь я. — Я убивала и других, светоносный, многих хороших людей, детей и стариков, тех, у кого все впереди, тех, кто уже сделал многое. Чем лучше них этот сосуд порока? — Он тщетно пытается спрятать глаза. — Я просто пытаюсь понять. Почему Небеса схватили меня за руку, только когда я занесла ее над этой головой?!

— Она молилась о спасении.

Да мать вашу! Так просто, так страшно, так… по-райски привычно, что снова разбирает, раздирает смех изнутри, вскрывает ноющую от предыдущей вспышки глотку. Я сжимаю пальцы на рукояти меча — лезвие темнеет, просит крови.

— Я тоже…

— Что? — Ангел недоверчиво склоняет голову.

Черт знает, зачем я сказала. Но я правда молилась, там, в главном зале Небесного дворца, когда стража грубо швырнула меня, отступницу, к ногам архангелов. Я молилась, срывая голос, потому что была по-настоящему напугана, разрывая в клочья собственное сердце. Потом я предпочла забыть. Но перед концом Рая как-то само вспоминается, ностальгически накатывает.

А я до сих пор не понимаю, чем некоторые заслуживают прощение.

— Свали отсюда, парень, — охрипшим голосом прошу я. — Не твоя это война.

— Твоя, что ли? — смелеет он слегка.

— Моя. Против всего вашего ебаного мира, раз уж на то пошло. Уйди, пока твоя душа не отпечаталась на моем клинке. Не знаю, есть ли она у ангелов. У меня вот точно уже ни грамма ее не осталось.

Исходя ядом, я выплевываю слова. Ангел со светлыми крыльями за спиной — пустяк на моем пути, один точный удар — и его здесь не будет.

— Почему? — спрашивает он. — Ты ведь почти раскаялась тогда. Я чувствую это по голосу…

— Не нужна мне ваша надежда, я и без нее проживу. Разве не такими должны быть ангелы, парень? Без сомнений, руки по локоть в крови, но одни против всех. Я была лучшей, кого они воспитали, я была их гордостью — а сама-то тешила свою гордыню, теперь понимаю.

— Ты не ангел, — растерянно бормочет он.

Мальчишка ожидал увидеть чудовище, отвратительную, животную адскую тварь, которую так просто будет поднять на клинок, но наталкивается на меня — как же несправедлив твой Господь! Мне охота уже кинуться на него, испить крови, но пока мы только стоим, забыв про девицу, забыв про все, — мы перекидываемся фразами, как будто фехтуя.