Дмитрий Емец - Лестница в Эдем

– Хм… Значит, деньгу копит? Дачу строит?

Зозо испугалась. Дачников она боялась больше, чем маньяков. От маньяка еще можно убежать. От дачника же скрыться невозможно.

– Фу, какой ужас! Нет! – сказала она поспешно.

– Не бабник? Одна жена в Мытищах, другая в Канаде?

– Нет. Леонид вообще не был женат.

– Тогда спортсмен? По пятницам футбол с друзьями, по субботам баня? Во время чемпионатов мира отключает телефон и спит в обнимку с телевизором?

– Нет.

– Может, турист? Байдарка, велосипед? Три тысячи фотографий одной-единственной горы, которая успела надоесть всем еще до того, как открыли альбом?.. Или автомобилист? Пачки автожурналов в туалете? Зимние покрышки на балконе?

– Нет, – отвечала Зозо виновато.

Она уже читала в глазах брата приговор своему позднему счастью. Эдя задумался, качая головой. Он все никак не находил зубодробилкину подходящей схемы, и это его злило.

– А мамочка у него есть? Непрерывно названивающая? Давящая своей заботой как подушкой? Уверенная, что надеть на ее сына обручальное кольцо недостойна даже английская королева?

– Мама где-то в другом городе. Созваниваются раз в неделю, не чаще, – сказала Зозо.

– А когда напьется – хвастается? Рассказывает, какой он крутой, умный, пробивной и так далее?

– Опять двадцать пять! Я же сказала, что он вообще не пьет! – рассердилась Зозо.

– И не хочет ничего?

– Ничего, – горько признала Зозо. – Просто ходит.

Эдя покачал головой.

– Гм… странный он, твой Бурлаков. Никак его суть ухватить не могу. Скользкий тип. И где таких уродцев находишь? Не молчи, я понял: еще одна жемчужина из Интернета!

– Он не уродец! – оскорбилась Зозо. – Он просто еще не раскрылся! Творческие люди созревают поздно!

– Чушь! Поздно созревают только зимние сорта яблок. Если мужчина не раскрылся до тридцати лет – значит, он бракованный.

– Сам ты бракованный, Хаврон! Пошлый, мерзкий, циничный завистник! – крикнула Зозо. – Так ты поможешь или нет?

Припертый к стене, Эдя неохотно кивнул.

– Ну и когда тебе нужен весь этот цирк? – поинтересовался он кисло.

– В субботу. У тебя уже есть кто-нибудь на примете?

Взгляд Эди, скользнув по залу, коснулся невысокого, краснолицего и плотного мужчины с воинственно торчавшей щеточкой усов. Одетый в темный костюм, упомянутый субъект стоял у входа и, скрестив на груди руки, строго смотрел на веерную пальму, точно желая убедиться, что она не забыла заплатить за гумус и биоудобрения. Бедная пальма поджималась и дрожала листьями.

– Бывший борец-разрядник, а ныне сотрудник службы безопасности, тебе подойдет? – спросил Эдя коварно.

– А он выглядит презентабельно? – спросила Зозо.

– Он выглядит внушительно. Взгляни! – заверил ее Эдя, пальцем показывая, куда смотреть.

Зозо осторожно повернулась и осталась довольна не сколько усами, столько костюмом.

– Но учти, если твой планктон сбежит, меня не пилить! Не моя была идея! – невинно добавил Эдя.

– Сама разберусь! Только пусть твой знакомый не особенно его пугает!

– Не беспокойся! Он будет не страшнее, чем Баба-яга на елке для дошкольников! – заверил ее брат.

Коварную ухмылку он спрятал на дне души, завалив ее для маскировки мелкими родственными дрязгами и житейскими претензиями.

– А у тебя-то как с личной жизнью? – спросила Зозо, для которой этот аспект жизни всегда был самым важным.

Эдя обладал редким даром ускользать от неприятных вопросов, ухитряясь размывать самую их суть.

– Личная жизнь – это жизнь личности. То же, что ты называешь личной жизнью, – это фантик от пустоты с заездом в ничто, – нравоучительно проговорил он.

Зозо непонимающе моргнула.

– Встречаешься сейчас с кем-нибудь?

– Нет. Я боюсь красивых женщин. Вдруг она откроет рот, а там ничего, – пояснил Эдя.

– Где? Во рту? – не поняла Зозо.

– В голове. И в сердце. Хотя за красивые зубы порой прощаются даже гнилые мозги. Кстати, ценная рекламная мысль! Подари ее своему зубодробилкину! Пусть утешает ею клиенток.

Зозо рассеянно кивнула. Она была человек практики, и все минимально теоретическое от нее мгновенно ускользало. Она порывисто вскочила, благодарно поцеловала брата и упорхнула влачить свой офисный плен, в тоскливую темницу, где решетками служили стеллажи с папками, а единственным окном – монитор компьютера. Были у нее в офисе и свои приятели – например, пузатый, круглобокий принтер, выплевывающий горячие, свежеиспеченные страницы. Имелся и враг – синий, похожий на коробку шредер, превращающий труд предыдущих дней в совершенное ничто. В такие минуты бесполезность собственной деятельности ощущалась особенно остро.

В чем счастье? Продать кучу запчастей к тракторам – и вечером забыться беспокойным сном?

Зозо Буслаева не успела добежать до офиса, когда неожиданный звонок заставил ее схватиться за сумочку и начать рыться в ней в поисках телефона.

– Привет! Я никак не мог до тебя дозвониться! – сразу втиснулся ей в ухо торопливый мужской голос.

– Привет, Леля! Я была в подвале! Там связи нет! – прощебетала Зозо.

При всем своем воображении она не могла придумать другого ласкового сокращения для имени «Леонид». Параллельно Зозо испытывала суеверное смущение. Еще бы – только что говорила о человеке, расставляла ему марьяжные сети, и тут – чик! – звонок.

– Как ты? – спросил Бурлаков.

– Все как обычно, – сказала Зозо, привычно удивляясь этому бессмысленному мужскому вопросу.

Если рассказывать «как ты?» подробно, на это уйдет двое суток. Если же неподробно, то в простом «нормально» нет ровным счетом никакого смысла. Женщины это понимают. Мужчины – нет.

– У тебя планы на субботу не изменились?

Зозо насторожилась.

– А что? Отменяется?

– Да нет, не отменяется. Просто хотел уточнить! – заверил ее Бурлаков. – Слушай, хотел тебя о чем-то попросить… ах да… не могла бы ты захватить с собой молочный зуб своего сына? Не сохранился случайно?

Зозо споткнулась на ровном месте.

– Молочный зуб Мефа? Зачем тебе? – перепросила она недоуменно.

– Да пишу я тут одну работку про минерализацию детских зубов… Надо побольше образцов.

– А-а, ну конечно! – с облегчением сказала Зозо. – Обязательно принесу! У меня, кажется, был передний. Ну где новый потом откололся… Только с возвратом, да?

– Само собой! – пообещал Бурлаков.

Они поболтали еще немного, но при этом заметно было, что все главное уже сказано и разговор сползает к финалу. Попрощавшись, Леонид Бурлаков отключил мобильный телефон.

– Ай-ай! Не очень-то ты естественно говорил, – улыбаясь, укоризненно попенял маленький гнутый человек с зубоврачебного кресла.