Наталия Курсанина - Игра не на жизнь. Проходная пешка

«Заткнись!» — сердито советую я.

Сосредоточиться на вырывающейся из пальцев нити трудно. Едва успеваю подхватить за самый кончик. Есть! Теперь энергию… деревьев… деревья… какие? Образ клена. Вязкая, тянущаяся, будто мед, золотая нить кленовой энергии. Через что бы ее пропустить? Через сердце не могу — оно уже занято. Остается только… чакра воли. Солнечное сплетение. Как хлыстом по нервам! Больно!

«Отпусти!»

«Щщас!»

«Двоих не вытянешь!»

Разогнался! Веселая ярость захлестывает, хоронит все остальные чувства. Что бы я, да не удержала?! Да за кого вы меня принимаете? За слабую, сопливую девку? Думаете, я не выдержу даже сотой доли того, что пришлось терпеть вам? Мудаки! Сами смотрите не сдайтесь! А я… удержу… обещаю.

На грани смеха мысль: «Я держу эльфа! Ахренеть!» Я — эльфа! Остроухого, убивающего детей… и я отдаю ему свою энергию, свою жизнь. Смешно. Аж плакать хочется.

~~~

Орки ушли. Оставив на поляне потухшие костры и два неподвижных тела. Как я не заметила? Последние часы я уже ничего не чувствовала, не видела, сидела, будто в трансе. Только ниточки еще натянутыми нервами бились в руках. Спорить с Богиней Жизни. Перехватить ее клубки — я, что, сделала ЭТО? Да я монстр, господа! Я крута и немерена! Можно гордиться собой. Что я и буду делать, если выживу. Рук не чувствую, ног — тоже. Голова даже не квадратная, она просто отсутствует по ощущениям. Последняя мысль: «Еще двое… в моей личной коллекции спасенных за сутки… Если кто-то еще… захочет спасения… бюро добрых услуг закрыто… я… пошла… спать…» И разум, напоследок долбанув очередным прострелом виски, отключился за ненадобностью.

Надо мной полушепотом переговоры. Блин, ничего не понимаю! Вспоминаются беседы с Ано по поводу того, что во многих книгах попаданцы сразу говорят со всеми без языкового барьера. Тут в соседнюю страну поедешь и то не можешь половины слов понять. Я по-польски с десятого на двадцатое понимаю, а по-турецки только на третьем месяце заговорила, хотя жила там и каждый день слышала. А тут какие-то ненормальные полиглоты — попали в чужой мир, и сразу давай все понимать и со всеми базарить. Так что придется спокойно воспринимать то, что мои спасенные говорят не по-русски.

Мужики наконец замечают мои потуги поменять положение тела. Человек лежит рядом. Спокойно так лежит и на меня смотрит. А эльф уже сидит, прислонившись к той самой многострадальной липе, из гущи ветвей которой я смотрела ночное представление.

— Извините, мужики, но я вас не понимаю, — отвечаю я на очередную тираду человека.

Они переглядываются.

— Кто ты? — опаньки, а человек-то по-русски шарит! С акцентом, будто подбирая слова, но говорит же!

Первый ответ, пришедший мне в голову: «Дура!» Но говорить это вслух?! Точно примут за ненормальную.

— Да так, мимо проходила. Вернее, ночевала спокойно, пока вы не прибыли.

Эльф что-то спрашивает на своем языке. Человек переводит:

— Ты знаешь, что ты сделала? Ты еще так можешь?

Я слушаю себя. Свой организм. На все мои потуги он отзывается глухой пустотой — ни энергий, ни деревьев я не чувствую.

— Нет, — и это правда.

Эльф кивает и опять говорит.

— Он говорит, ты выжгла себе каналы.

Что ж, выжгла так выжгла. Жалеть об этом уже поздно. Я сделала, как считала нужным. И не привыкла я оглядываться назад. Если бы я жалела обо всем, что осталось за спиной, об упущенных возможностях, об ошибках молодости — слез бы не хватило. Я просто научилась принимать все как есть.

Не отвечаю, молчу. Жду. Странный у нас разговор получается. Человек говорит с трудом. Эльф, видно, куда-то торопится и все время оглядывается по сторонам. А мне все по барабану, кроме одного. Я не могу смотреть на кровь. Во рту сухо. Меня трясет от мысли, что рядом кровь. Настоящая, живая. И я ЕЕ ХОЧУ!

Медики странные люди. Каждый раз, как я сдаю анализы, у них начинаются непонятки. Что я только не делала — и в карточке просила писать, и бумажки с анализами собирала и подкалывала, а они все не верят, что так можно жить. Сколько раз я слышала возмущенный приговор: «Девушка! Вы не жилец! У вас гемоглобин — восемьдесят!» А я что, виновата, что у них в учебниках указан минимальный порог сто десять? Могли бы уже сделать исключение и запомнить, что у меня он при всем их желании и препаратах выше восьмидесяти четырех не поднимается. Сколько раз я уже пересдавала, чтобы они от меня, в конце концов, отстали?

А вот сейчас чувствую, и моих восьмидесяти нет. Надо срочно что-то железосодержащее внутрь. Но только не в твердом виде, а то еще подумают и предложат «девять граммов в сердце». Знаем мы такие шуточки! Сами такие.

Но с моей жаждой надо что-то делать. Хоть чуть-чуть на язык, хоть немного… нет, просить не буду. Не смогу.

— Как ты себя чувствуешь?

Он про мои судороги? Я удивленно вскидываю глаза и тут же закрываю. Он весь в крови… черт! Как же мне быть?

— Все в порядке, — шепчу я, с трудом перебарывая себя.

— Посмотри на меня… — я понимаю его недоверие к моим словам.

Смотрю. Ты этого хотел, да?! Взгляд смещается на его плечи, руки, и меня скручивает. Я мелко дышу, как собака перед миской воды.

Эльф снова говорит. Потом опять, но уже более резко.

— Уходите, — прошу я, — идите своей дорогой…

Запах крови сведет меня с ума. Катитесь вы к лешему!

Человек протягивает руку. Только не это! Ты с ума сошел! Пытаюсь отодвинуться.

— Пей!

Я замираю.

— Пей!

Ты даешь? Правда? Теперь я понимаю, что хочет сказать собака, увидев у хозяина сахарную косточку.

— Ну!

И я не выдерживаю. Вкус крови на языке, на губах, первый глоток — божественно! По телу проходит дрожь. Но это уже оттого, что моя собственная кровь начинает течь быстрее, разгоняя сонное бессилие. Я пью и не могу остановиться. Хватит же!

Отрываюсь.

— Спасибо.

— Тебе спасибо, — обозначает человек улыбку разбитыми губами.

Эльф опять торопит.

— Нам надо идти. Мы спрячемся, а мой друг приведет помощь. Идем. Здесь нельзя оставаться.

Я киваю. Эльф подхватывает меня под мышки и помогает встать. Деревья шатаются и пытаются уплыть в стороны. Плохо! Надо себя держать. Если не в руках, то хоть на ногах.

Уже лежа в ямке под разлапистой елью, укрытая лапником, я вспоминаю, что я забыла. Рюкзак! Последняя моя память о моем мире. Может быть, я когда-нибудь окажусь на той полянке и смогу его достать из углубления между тремя ветвями липы. Если его никто не найдет раньше. Сожаления нет, но легкая печаль накатывает на перетруженное сердце.