Мервин Пик - Титус Гроун

– Ну, Прунскваллер?

– Да, господин мой? – почтительно спросил тот, наклоняя голову в знак уважения.

– Что скажешь?

Лекарь сцепил пальцы на животе:

– Я абсолютно удовлетворен. В самом деле. Да.

– Насколько я понимаю, в профессиональном плане? – спросил человек, в котором Стирпайк вдруг с ужасом признал лорда Сепулкрейва, семьдесят шестого герцога Гроуна, хозяина всего, что вокруг, и всех, кто это самое «вокруг» населяет…

– В профессиональном плане, господин мой… – бормотал эскулап, словно подыскивая подходящий ответ. – Я, право слово, удовлетворен… Я – весь в почтении… Я – человек гордый и счастливый…

Странный смешок в словах доктора Прунскваллера несколько встревожил Стирпайка – но только потому, что он слышал его впервые. Говорить с легкой улыбкой всегда было в манере лекаря.

– В самом деле, господин мой, все хорошо, все отлично, ха-ха, я очень даже удовлетворен… Я…

– Ну и прекрасно, – сказал герцог, бесцеремонно прерывая излияния врача. – Ты ничего не заметил? Ну, такого странного? Может, что-то показалось тебе в нем не так?

– Необычным, хотите сказать? – уточнил Прунскваллер.

– Именно, – повторил терпеливо аристократ. – Можешь мне смело все доверить и ничего не бояться.

Тут же хозяин замка посмотрел по сторонам, но ничего подозрительного не заметил.

– Вообще-то все в порядке, звенит, как колокольчик, ха-ха, – продолжал эскулап.

– Да к черту колокольчики! – воскликнул герцог.

– Но, мой лорд, ха-ха… Я, признаться, несколько растерян, ха-ха… Если не как колокольчик, то как именно?

– Я про лицо, про лицо спрашиваю, – гневно закричал аристократ. – Ты видел его в лицо?

Врач нахмурился и потер подбородок. Наконец он поднял глаза, и герцог требовательно посмотрел на него. Наконец-то лекарь сумел сформулировать ответ, но, разумеется, в своем стиле:

– Ха-ха! Лицо у него, точно как у вашего сиятельства!

– Ты сам подметил это, не врешь? – упорствовал герцог. – А ну не темни.

– Да, я определенно разглядел его лицо, – затараторил эскулап, забывая на этот раз о своем неприятном смехе.

– А ну, говори теперь – тебе показалось это странным или нет? А может, оно вовсе не мое – лицо?

– Говоря профессиональным языком, – заговорил доктор Прунскваллер, – впрочем, тут нужно употреблять непонятные вам термины… Я бы сказал иначе – лицо было несколько необычно…

– Необычно – значит, уродливо? – уточнил лорд Гроун.

– Несколько нестандартно, – сыпал эвфемизмами лекарь.

– Но какая разница-то? – застонал аристократ.

– Прошу прощения, сударь?

– Я спросил, безобразно ли оно, и получил ответ, что оно необычно. Почему ты виляешь? Говори ясно.

– Господин, – воскликнул Прунскваллер, хотя и на сей раз в его голосе не слышалось особо выраженной интонации.

– Если я спрашиваю, отвратительно ли лицо, отвечай мне тем же словом, понятно? – тихо, но грозно спросил лорд.

– Понял, понял, господин…

– Выходит, ребенок отвратителен, – мрачно заметил Гроун, но тут же встрепенулся и с надеждой спросил: – Слушай, а ты видел когда-нибудь более уродливых младенцев?

– Ха-ха, ха-ха, никогда! Никогда не видел малыша с такими… э-э-э… необычными глазами.

– С глазами? – сразу насторожился аристократ. – А что там такое с глазами?

– Что такое? – переспросил доктор. – Ваше сиятельство, вы, кажется, сказали, что с глазами? А разве вы сами их еще не видели?

– Ты меня доконал, мерзавец. Быстро говори, иначе я найду средство развязать твой язык. Итак, последний раз спрашиваю, что с глазами моего сына? Какого они цвета?

– Они… они… фиолетовые!

Пока хозяин замка застывшими глазами смотрел на поникшего врача, на лестнице появилось еще одно действующее лицо – девочка лет пятнадцати с черными волосами и длинными ресницами. Конечно, возраст с одиннадцати до шестнадцати лет еще не дает будущей женщине достойно показать свою красоту, так что если бы не длинные волосы, девочку можно было бы принять за долговязого подростка. Но зато у нее были удивительно правильные яркие губы и красивые глаза.

Желтый шарф бессильно мотался вокруг худенькой птичьей шейки девочки, а ярко-алое, словно рдеющие угли, платье висело на ее угловатом теле, словно на вешалке.

– А ну, постой, – остановил ее лорд Гроун, видя, что девочка собирается незаметно прошмыгнуть мимо него и лекаря.

– Да, папа, – сказала девочка, послушно останавливаясь.

– Что-то за последние две недели я тебя почти не видел… Чем ты занимаешься?

– Да так, папа, бываю то здесь, то там, – ответила она, потупив глаза. Сейчас, когда девочка стояла, ссутулясь, только человек с большой фантазией мог бы угадать в ней несколько хотя бы приблизительно женских черт. Разве что одежда…

– Ага, то здесь, то там, говоришь, – тихо спросил лорд Гроун. – Интересно, как я должен это истолковать, скажите на милость? Ты мне конкретно скажи, где ты скрываешься? Ну, Фуксия, я жду.

– Много читаю в библиотеке, в арсенальных кладовых бываю, там ведь так интересно, – еле слышно ответила Фуксия, и глаза ее неожиданно сузились. – Пап, я что-то слышала нехорошие разговоры о маме… Говорят, что у меня родился брат, и что он… Идиоты, идиоты – ненавижу их. Ну, ведь я… Ах!

– Действительно, на свет появился новый человек, твой младший брат, Фуксия, – подал голос доктор Прунскваллер. – Он как новая зеленая веточка на генеалогическом древе вашего прославленного семейства. Кстати, он как раз находится за этой вот дверью. Ха-ха, ха-ха, в самом деле, это так, ха-ха.

– Нет! – вдруг яростно закричала Фуксия, вызывающе глядя Прунскваллеру прямо в глаза. Врач испуганно потупился, а лорд Гроун, удивленный вспышкой ярости дочери, сделал шаг вперед, губы его были сурово сжаты…

– Все это вранье, – закричала Фуксия, в бешенстве притопнув ногой. – Я не верю, не верю! Дайте же мне пройти!

Впрочем, кричать девочке не было совершенно никакой необходимости, поскольку никто и не собирался ее удерживать. Проворно взбежав еще на несколько ступенек, Фуксия со всех ног бросилась по темному длинному коридору. Она бежала все дальше, и крик ее замолкал вдали:

– Как я ненавижу людей! Ненавижу! Ненавижу!

Все это молча наблюдал Флей. Он мгновенно оценил обстановку и решил, что было бы неразумно сейчас показываться на глаза герцогу. Кроме того, камердинер был изрядно обижен на герцога – как никак, он прослужил ему верой и правдой сорок лет, и теперь, в такой ответственный момент, тот мог бы не то что посоветоваться с ним, а хоть попросить слова утешения. Старику очень хотелось, чтобы лорд Гроун вспомнил о нем и испытал бы угрызения совести. Хотя если он так разгневан… Не зная, что предпринять, Флей растеряно куснул краешек ногтя. Что-то слишком долго он простоял у глазка. Повернувшись, камердинер с ужасом вспомнил о существовании молодого Стирпайка. Живо вскочив на ноги, Флей привычным движением водрузил на место картину, закрывая смотровое оконце и, схватив парнишку за плечи, потащил на середину комнаты, жарко шепча: