Александр Зорич - Повесть о юном королевиче Зигфриде, варваре Конане, вещем драконе Фафнире и мудром карлике Альбрихе

Вопреки здравому смыслу, конь производил впечатление непуганого и довольного жизнью. К счастью, у Зигфрида имелось яблоко. Этого оказалось достаточно для первого знакомства. Затем яблоки, морковь и мешочек с солью стали завсегдатаями походной торбы королевича.

Он нарек животное Умбоном – у коня была странная собачья привычка бдительно топырить правое ухо, трусливо прижимая к голове левое. Правое ухо при этом походило на конусообразное навершие щита, которое, собственно, «умбоном» по науке и называлось.

Ехидный Альбрих называл коня Бумбоном.

Хорошими манерами конь не отличался – не прочь был укусить, козлил, осаживал. Любил, как бы невзначай, наступить Зигфриду на ногу. Да и уходил обычно по-английски, не прощаясь. Мысли коня были сумбурными и рассыпчатыми, как крупа…

Но Зигфрид не успел подружиться с буланым как следует – на остров снова понаехали гости.

От забот было не продохнуть. С раннего утра отовсюду неслось: «Зигфрид, это и есть фосфорная мазь? А почему она не светится?», «Зигфрид, эта книга не открывается! Я уже ее и кочергой пробовал, и ножом…», «Зигфрид, куда подевался Альбрих? У меня режутся новые крылья!»

Только за ужином Зигфрид позволял себе расслабиться. Тем более что для гостей Альбрих выставлял травяное вино вкуса необыкновенного. Это вино развязывало языки патологическим молчунам и было способно натянуть улыбку даже на мимически импотентную харю Каменного Гостя. Зигфрид не решался спрашивать, из какой травы производят сей нектар. Ибо опасался, что станет приготовлять его сам, втихаря. А там и спиться недолго.

После ужина наступало время рассказов и историй.

Однажды, ненастным вечером, гном Рунгурт, пришедший к Альбриху за быстрым исцелением от чахотки, поведал Зигфриду, менестрелю Парису и великану Буилю (тот переживал кризис среднего возраста, ему было восемьдесят два) подлинную историю благородного Геверлина.

Молодой Геверлин ехал через лес Мюрквид на собственную свадьбу. Не в добрый час, видать, он выехал, поскольку встретил по дороге молодого Короля Осени – стояло начало октября.

Король Осени, прекрасный юноша с золотыми волосами, спускающимися до самой земли, сидел на троне из багряных хризантем и желтых кленовых листьев в окружении лесных фей с равнодушными глазами.

Лицо свое Король закрывал веером, каковым служила ему пятипалая лапа конского каштана. Одежда же его была соткана из переливчатых летучих паутинок.

Ослепленный благородством осанки и красой лица Геверлина, Король Осени попросил юношу спешиться и подарить ему поцелуй.

Геверлин, будучи молодым человеком незыблемых моральных устоев, с негодованием отказался. Ибо где как, а в тех землях мужчины с мужчинами не лобзаются.

Король Осени посулил Геверлину богатые подарки, если тот удовлетворит его мелкую блажь, ведь и впрямь ничего такого тут нет – всего-то один поцелуй.

Но Геверлин снова сказал «нет», говоря: «Поспешаю домой, к невесте, которая меня дожидается!»

Тогда Король Осени прибег к последнему средству.

Он отнял от себя веер и показал Геверлину свое прекрасное, сияющее лицо, спрыснутое веселой медью веснушек. Его кожа казалась теплой и шелковой, словно полдень в разгар бабьего лета. Его ясные глаза цвета ноябрьского неба сияли пронзительным чувственным соблазном. Его губы были чисты и свежи, словно октябрьские зори.

«Неужели я не хорош для тебя?» – спросил Король Осени.

Геверлин спешился и уже было решился исполнить просьбу Короля, но тут одна из низших лесных фей едва слышно прыснула в кулачок. И спрятала застыдившийся нос в живых волосах стоящей рядом Госпожи Феи Орешника.

Отчего она прыснула – бог весть. Может, вспомнила смешной случай, а может, товарка пощекотала ее украдкой. Но только Геверлин зарделся и враз переменил свое решение.

Он живо вскочил в седло, оборотился к Королю Осени задом и понесся сквозь багряный чащарник к своей суженой.

Король Осени очень рассердился, ведь и впрямь никто до этого не поступал с ним так.

«Что ж, назначаю тебе всегда помнить меня, Геверлин!» – громко крикнул он вослед удаляющемуся всаднику и взмахнул своим каштанным веером.

Вскоре Геверлин возвратился к невесте.

Сыграли свадьбу. Музыканты трубили в трубы, били в барабаны. Родичались подвыпившие гости, а миловидная невеста отплясывала последние танцы своего девства.

За всем этим Геверлин почти позабыл о Мюрквидском лесе. Ему даже начало казаться, что никогда не видел он трона из листьев, не видел фей с равнодушными глазами. На дворе стояло первоосенье – тихо облетали черемухи и рябины, георгины задумчиво клонили долу свои неумные яшмовые головы, алели кусты боярышника. Казалось бы, совсем скоро начнется ненастье, затем выпадет снег и метелица унесет с собой все дурные воспоминания.

Вскоре отлетели птицы. Оголились деревья, зарядили дожди. В воздухе повис запах листогноя. Так продолжалось много дней, но только зима никак не наступала.

Не выпал снег и через месяц.

И через два на поля Геверлина, где требовательно зеленели озимые, не легло ни одной снежинки. И так же через три.

В двух днях пути от владений Геверлина уже синели среди проталин пролески. В лесах же Геверлина все еще можно было сыскать черный груздь и серую рядовку.

И даже епископ ничего не мог поделать с этим, ведь и впрямь есть вещи, неподвластные епископам.

Когда по берегам ручьев зацвел шиповник, дружинники Геверлина прокляли своего господина и ушли искать другой доли. (Крестьяне – те предали Геверлина еще раньше, когда у соседей начался весенний сев.)

Последней покинула Геверлина его суженая – родители забрали ее домой, словно и не было никакой свадьбы.

Что оставалось Геверлину? Он вернулся в Мюрквидский лес со сворой тощих гончих псов. В его руках был меч, а на его устах – хула.

Он хотел вызвать Короля Осени на поединок, а может, надеялся, что тот простит его?

Геверлин искал Короля Осени и его фей тридцать дней и три года. Говорят, и сейчас он бродит среди Мюрквидских елей – одичавший, опустившийся, подурневший. Другие же говорят, будто Геверлин удавился, не дождавшись сентября.

– Голубень какая-то, – неприязненно процедил великан Буиль, когда гном окончил свой рассказ. С презрительной миной он откинулся на спинку гигантского стула, склепанного Альбрихом специально для него из двух топчанов, и узлом завязал на груди свои ручищи, каждая величиной с бревно. Голова его почти касалась потолка трапезной.

– А чего? По-моему, очень романтично! И с оттенком высшего значения! – одобрительно отозвался менестрель Парис, полукровка-сильф с широкими взглядами на вопросы пола, полемически подергивая плечом.