Ольга Денисова - За Калинов мост

– Милый медвежонок, я вылечу тебя всего, тебе не будет больно… Ты будешь здоровым, здоровым и целым…

Между камней раздевать его было неудобно, и Маринка, подхватив Игоря подмышки, с трудом оттащила его тело ближе к ручью, где камни расступались. Она вспомнила ночь в маленьком домике, около печки, когда они любили друг друга: ей хотелось рассмотреть его всего и запомнить. Там, в неверном свете свечей она так и не успела этого сделать. Но здесь, в полумраке, ей хватит на это времени… Она запомнит его, запомнит навсегда.

Маринка сняла с него всю одежду, и гладила его тело руками, поливая их мертвой водой и своими слезами. Раны затягивались медленно, но затягивались, кости соединялись между собой и срастались. Кровавый провал в спине, до которого ей было страшно дотрагиваться, затянулся, в конце концов, тонкой кожей, позвоночник встал на место. Она долго растирала его левую коленку, не вполне уверенная в том, что вылечила ее до конца – пусть коленка тоже никогда его не тревожит.

– Ты будешь здоровым и целым, – шептала она, – ничего не бойся…

И только когда на теле медвежонка не осталось ни одной царапинки, до которой бы не дотронулась мертвая вода, когда он лежал перед ней, как живой, отчаянье накатило на нее с новой силой. Почему? За что? Теперь он совершенно здоров, только мертв!

Старуха говорила ей, что оживить мертвой водой нельзя, мертвая вода только залечивает раны… Даже отрубленная голова прирастет, но человек от этого не оживет. Для этого нужна вода живая. Но и ее недостаточно. Она говорила про живую воду! Говорила, где ее можно взять! Может быть, еще не все потеряно? Надо подняться наверх, и спросить старуху, что еще нужно, кроме живой воды!

Ну же! Надо вспомнить, где берут живую воду! Маринка запомнила, что доставать ее очень трудно, глубоко! Как она могла забыть, ведь это так важно! Училась мыть плевками полы и посуду, а самое главное забыла, забыла! Глубоко… Старуха сказала: «выйди на крыльцо и посмотри». Что она могла увидеть с крыльца? Да только этот самый провал! Ручей, который бежит у ее ног, шумный ручей, быстрый и чистый!

– Медвежонок… Я не знаю, что нужно еще, но живая вода у нас есть…

Пусть случится чудо! Разве недостаточно чудес они встретили, чтобы случилось еще одно?

Маринка, размазывая слезы по лицу, встала на ноги и потянула медвежонка к воде. Пусть случится чудо! Еще одно, последнее чудо. Она опустила его в ручей, положив его голову к себе на колени, и поливала его лицо, и волосы, и шею ледяной прозрачной водой, и целовала его в лоб, и поливала слезами его щеки. Пусть случится чудо…

– Медвежонок, милый медвежонок, ну очнись… Пожалуйста, очнись… Я не знаю, что теперь со мной будет, как я попаду к тебе теперь. Очнись, давай жить здесь, я не хочу умирать снова… Если мы вернемся, у нас родится ребенок, мне старуха сказала… Только очнись… Я же не смогу без тебя.

Сквозь громкое журчание ручья она вдруг отчетливо расслышала:

– Как холодно…

Ей показалось? Она так хотела этого, что ей показалось?

– Медвежонок… – она снова склонилась к его лицу, – медвежонок, что ты сказал?

– Холодно…

Теплое дыхание долетело до ее губ, но Маринка все еще боялась поверить. Потому что если она ошиблась, и поверит, то не сможет пережить разочарования…

– Медвежонок, ты замерз? – шепотом спросила она.

– Да.

– Сейчас! Я тебя вытащу! Я тебя согрею!

Она сорвалась с места, подхватывая его подмышки, и потянула его тело на берег.

– Уй! – его лицо скривилось.

– Тебе больно?

– Камни… царапаются…

– Это не страшно, не страшно. У меня осталась мертвая вода. Медвежонок, неужели… Неужели? Сейчас, сейчас, еще немножко!

Она выволокла Игоря на берег, сняла с себя шерстяную накидку, которую старуха называла плачеей, и кинулась растирать его грудь. Глаза его были еще закрыты, но он дышал, дышал! Нет, не годится, что его голова лежит на камнях! Маринка развязала пояс, скинула юбку, похожую на занавеску, вышитую большими клетками, скомкала ее и подложила ему под голову.

Что-то твердое оставило на его теле широкий след, когда она продолжила вытирать его грудь: проклятый жемчуг! Маринка отгрызла три жемчужины, украшающие центр накидки.

– Теплее? Хоть немного теплее?

Да что же она себе думает! Как ему может стать теплее, если он мокрый и голый лежит на холодных камнях! Он простудится! Все не так! Надо под голову положить его свитер, пусть он и в крови, а плечи завернуть в юбку. Брюки не такие грязные, на них только подтеки крови, они почти сухие. Она вытерла его ноги накидкой и попыталась натянуть на них штаны.

– Маринка, – вдруг спросил Игорь, – я что, совсем голый?

– Уже не совсем, – ответила она, вытирая пот со лба, – я сейчас тебя одену.

– Погоди, я сам… Я могу… – он со стоном сел и посмотрел по сторонам.

– Медвежонок… Как… как ты себя чувствуешь? – робко спросила Маринка.

– Еще не знаю… голова болит.

– А спина? Спина не болит?

– Не знаю. Не чувствую, – он поднялся на ноги и натянул штаны, – холодно.

Маринка несмело протянула руку и положила ему на шею:

– Медвежонок, ты жив? Ты правда жив?

– Если честно, я в этом еще не уверен… – он взглянул наверх, долго присматривался, а потом сказал, – жив. Я жив! Я не просто жив, я жив по-настоящему! Там избушка, а не терем, маленькая избушка, а не ее изнанка! Значит, я жив! Этого не может быть…

Она расплакалась, сунув лицо ему подмышку.

Старуха вытащила из пропасти их обоих, вместе, скинув вниз точно такие же качели, какие Игорь делал для Маринки. Маринка всю дорогу пыталась закрыть его глаза своими ладонями, чтобы у него не кружилась голова, а ему вовсе не было страшно, а, наоборот, было очень весело. Какая-то ненормальная радость не отпускала его с тех пор, как он увидел избушку и понял, что случилось чудо, и он не разбился, упав на дно пропасти.

От холода у него все еще стучали зубы, а смешная накидка на плечах вместо свитера его не смущала, а смешила. Маринка плакала, и прижималась к нему, как будто боялась потерять, и он не понимал, почему она плачет, и все время пытался ее развеселить, отчего она плакала еще сильней, и улыбалась сквозь слезы.

Но как только старуха втащила их на крыльцо, так сразу оторвала от него плачущую Маринку, и заперла в избушке, а Игоря отвела в свою жаркую баню. На этот раз баня не показалась ему таким уж тяжким испытанием – там он, наконец, согрелся. И, наверное, в первый раз легко и с удовольствием задавал старухе вопросы, пока она хлестала его березовым веником.