Вероника Иванова - Узкие улочки жизни

— Пытаешься прочитать вот это? — Он постучал согнутым пальцем по своему лбу и ухмыльнулся. — Нет, не получится, как ни старайся. А знаешь, почему? Потому что мне нечего скрывать. Я и так расскажу всё. Ведь ты хочешь узнать своё будущее? Наверняка хочешь!

А вот тут ты ошибаешься, парень. Я его и так знаю, а что не знаю, нафантазирую. По большому счёту сейчас для меня есть всего два варианта развития событий: или странный незнакомец осуществит нечто, им задуманное, или случится чудо, и меня спасут из лап маньяка. Одно из двух. Но вовсе не пятьдесят на пятьдесят, потому что вряд ли кто-то заметил мою пропажу. Так стоит ли волноваться и переживать, когда ближайшие события предопределены и неотвратимы? Да и это местечко, насколько могу понять, не из часто посещаемых людьми. Хотя, сено на каменном полу подвала чистое и довольно свежее. Но это лишнее доказательство того, что его придут менять очень и очень нескоро.

— Нет, я тебя не убью. Ты мужчина крепкий, сильный, внушающий доверие... Тебя полезнее приручить. Думаешь, не получится? Не торопись. Приручать легче, чем убивать. Требуется меньше сил, гораздо меньше... И времени не так уж много уйдёт. Мне всего лишь нужно дождаться момента, когда ты освободишь своё сознание, а это произойдёт довольно скоро, ведь каждый человек нуждается в отдыхе... Да-да, как только ты начнёшь засыпать, я завладею твоей головой. Предпочитаю делать это естественным путём, хотя, если будешь упорствовать, можно взять и снотворное. Ну что, страшно?

Нисколько. Особенно после того, как ты сказал, что собираешься подчинить мою личность во сне. Я всего лишь усну и проснусь, но уже совсем другим человеком и не буду помнить ничего из своей прежней жизни. Я не буду помнить, а разве это страшно? Ведь я не смогу и осознать, что что-то забыл.

— Ты будешь исполнять мои приказы и любить меня, как родного отца, сына, брата, любовника... Как всех сразу, вместе взятых. Это нетрудно устроить. И тебе не будет больно. Вот, что самое забавное: ты не будешь страдать. Если я этого не захочу.

По-моему, ты больше хочешь меня сломать в здравом рассудке, чем прибегнуть к своим сверхъестественным способностям. «Страдать», «не захочу»... Предполагаю, что скорее всего сулимые тобой страдания будут для меня чем-то вроде наслаждения, ведь ты только что обмолвился о любви, не так ли? Хочешь сделать из меня послушную собачонку? Делай. Только судя по всему, ты никогда не держал в своём доме животных и не знаешь, что они, по-настоящему любя своих хозяев, с покорной радостью принимают даже побои.

— А ещё ты будешь сообщать мне о том, что думают другие. Будешь залезать в чужие мозги и выворачивать их содержимое наизнанку, чтобы я мог точно знать, в какое место ударить.

А вот это уже угроза посерьёзнее. Действительно, в связке с медиумом такой умелец становится разрушительнее атомной бомбы. И во много раз опаснее, потому что его невозможно будет выделить из толпы. Хотя... Невозможно ли?

Я ведь уже понял, как тебя можно опознать. И другие медиумы поймут, если успеют. Я мог бы научить их и подсказать, но... Зачем трепыхаться? Через час или день Джека Стоуна на свете не станет, а новорождённый голем вряд ли будет испытывать угрызения совести и прочие душевные муки, даже если ему прикажут убивать.

Вот скажи ты, что в любой момент можешь вернуть меня прежнего, вот тогда стоило бы испугаться. Но ты не сможешь. Ты возьмёшь чистое сознание, наполнишь его тем, что тебе угодно, и в моей голове больше не останется свободного места. Ни для чего.

Я не боюсь. Я просто устал. И мне чертовски хочется спать, это верно. Хочется так сильно, что пожалуй, больше не буду бороться со сном. Эй, ребята, если кто-то желает меня спасать, делайте это прямо сейчас, иначе опоздаете!

А в следующую минуту я едва не поверил, что мои собственные мысли обрели силу вторгаться в чужие сознания, потому что дверь подвала открылась. Собственно, изнутри засова на ней и не было, так что мой похититель мог только забаррикадировать проход, но не запереть, а прилагать усилия к перетаскиванию тяжёлых мешков, видимо, показалось погонщику чужих мыслей занятием недостойным, поэтому на пути девушки, шагнувшей через порог, не оказалось ни малейших преград. Если не считать самого чернявого маньяка. Впрочем, новый персонаж, явившийся пред мои очи, тоже вызывал сомнения в нормальности.

Невысокая, поразительно хрупкая, можно сказать, кожа да кости, девушка явно происходила родом с востока, причём совсем не ближнего. Бледная кожа цвета подсохшей пенки на топлёном молоке, узкий разрез тёмных глаз, прямые, невероятно густые и даже на вид жёсткие чёрные волосы до плеч, постриженные в строгое каре с длинной чёлкой, нос не выступающий вперёд, как у европейцев, а словно приплюснутый. Но всё это, как и облегающий костюмчик, похожий на спортивный, и даже кобура на поясе были вполне в рамках обыденности, а вот шейное украшение... Вернее, я только по первому взгляду решил, что это украшение, а присмотревшись, ужаснулся.

Шею девушки плотно облегал терновый венец. Ну да, совсем такой же, как у Христа на распятиях, только сделанный, по всей видимости, из медицинской стали. И шипы, похоже, заточены на совесть, потому что в тех местах, где они касаются кожи, отчётливо видны яркие пятнышки выступающей крови.

— Он здесь, — бесстрастно сообщила девица в микрофон изящной гарнитуры, закреплённой на левом ухе.

Чернявый сплюнул в сено под своими ногами:

— Дрянь... Ты всё-таки меня нашла.

— Вы знаете правила: без резких движений, без попыток давления. — Равнодушие в голосе осталось прежним, зато рука вновьприбывшей в неуловимом движении обзавелась пистолетом. Дамским, разумеется, но вполне убойным.

— Иначе что? Застрелишь меня?

Ответа не последовало, видимо, девица чего-то ждала, сосредоточенно-равнодушно держа чернявого на мушке. И дождалась.

Он вошёл в подвал неторопливо, как человек, знающий себе цену и привыкший получать заслуженные почести хотя бы в виде уважения. Высокий мужчина, чуть сутулящийся, но скорее от возраста, тянущего к земле, чем по старой привычке не выделяться на общем фоне. Морщинистое лицо, особенно когда я смог увидеть его в профиль, напомнило мне своим внутренним благородством портреты венецианских дожей. Но больше всего удивляло не само появление благообразного старика, а его облачение. Строгий чёрный костюм с белой полоской на воротничке. Он что, священник? Настоящий?

— Ай-ай-ай, Родерико, как же надолго ты нас покинул... А мы уже соскучились по тебе. Пора домой, мальчик мой.

— Магистр так хочет меня видеть, что послал своих лучших гончих? — скривился чернявый. — Можете передать ему, я не вернусь.