Гай Кей - Изабель

Нед смотрел на пустоту, где только что стоял человек. Он отвернулся. Увидел пару птиц, летящих на юг, на фоне склона горы. Небо не падало, хотя это время и место были такими, что можно было себе это представить.

Он повернулся назад, к Фелану. Тот постоял еще несколько секунд, глядя вниз, в сторону пропасти. Потом двинулся вперед. Прошел близко от Неда, как до этого Кадел. Но не дотронулся до него. Вместо этого снял свою серую кожаную куртку и легонько набросил ее на плечи Неда.

— Когда сядет солнце, станет холодно, — сказал он. — Боюсь, на одном плече дыра. Может, ее можно зашить.

Нед не мог говорить. У него болело горло и сердце. Слезы мешали видеть. Фелан еще несколько мгновений смотрел на него, словно хотел еще что-то прибавить, но ничего не сказал.

Он перемахнул через край, как всегда, без усилий, легко приземлился, и подошел к краю пропасти, как до него другой мужчина.

Нед услышал за спиной голос Изабель. Он не обернулся. Он боялся смотреть на нее. А человек, стоящий ниже, обернулся. И посмотрел на нее.

Нед услышал, как она снова произнесла:

— Анвил.

Тогда мужчина, которого она так назвала, улыбнулся, стоя на горе, так далеко от того мира, где когда-то родился, освещенный солнечным светом, который за все эти годы ничуть не изменился.

Он посмотрел мимо Неда туда, где стояла она. И произнес ее имя.

— Каждый вздох, — сказал он ей в конце. — Каждый день, каждый раз, во все времена.

Потом шагнул за край, вниз, в темноту.

Нед постоял у стены еще несколько мгновений, а потом вынужден был сесть. Он свесил ноги с края пещеры, глядя на догорающий день и на наклонный карниз, где уже никто не стоял.

Он не знал раньше, что можно ощущать такую печаль, так тяжело чувствовать груз времени.

«Пока солнце не умрет».

Солнце садилось, а утром оно встанет, и люди должны заставить себя верить в это каждый раз, когда наступает ночь. Он вспомнил, как Кейт Уэнджер только вчера ночью говорила о том, что в прошлом закат солнца никогда не был временем красоты или покоя. Мужчины и женщины боялись, что темнота придет и не закончится.

Он уже не плакал. Слезы иссякли. Нед вытер щеки и почувствовал холод ветра. Еще две птицы, или те же самые, кругами спустились вниз на востоке и пропали из вида. Куртка Фелана лежала на его плечах. Нед смотрел на пропасть, полускрытую кустами. И жалел, что не знает никакой молитвы, чтобы прочитать ее, хотя бы про себя.

Услышал за спиной шорох, но не обернулся.

Он боялся. Слишком остро сознавал, какую роль сыграл здесь. Он считал, что не вынесет выражения лица Изабель. У его матери, сказал Кадел, ее волосы. Ее прабабушка, говорят, была ясновидящей. И о более далеком прошлом рассказывали подобные семейные истории.

А его тетя…

Нед вздохнул, вздох вырвался из такой глубины внутри его, которая казалась бездонной. Все-таки он оказался внутри этой истории. Это его семья, и Фелан, кажется, что-то понял — не зная, что именно, — с самого начала, в соборе, в тот первый день.

Изабель подошла ближе. Он скорее ощутил это, чем услышал. Он до боли остро чувствовал ее присутствие. Теперь они остались вдвоем. Она, наверное, смотрит вниз и вспоминает две тысячи шестьсот минувших лет. Как можно смириться с тем, что все закончилось, через столько лет? Кому еще приходилось справляться с этим?

Потому что все действительно закончилось. Нед чувствовал это так же остро, как и они трое. Они наткнулись на стену — на него, — и замысловатое плетение ткани пришло к завершению на этой горе.

Он покачал головой. Все могло быть иначе, для этого было столько возможностей. Брис пытался убить его на кладбище. Он мог почувствовать себя слишком плохо и не сумел бы подняться сюда. Любой из тех двоих мог оказаться более быстрым, чем Нед. Они оба сказали об этом. То, что только что произошло, не было обусловлено, предопределено заранее.

Значит ли это, что он их убил? Или отпустил на свободу?

Какое значение имеет выбор слов? Имеют ли вообще значение слова в этом случае?

— О боже, Нед, ты это сделал, — такие слова он услышал. Они имели большое значение. Такое большое, что он рывком вскочил на ноги и резко обернулся.

Перед ним стояла Мелани. С черными волосами и зеленой прядкой в них, и с улыбкой сквозь слезы, такой широкой, что, казалось, она способна разогнать сумрак этой пещеры.

— Я не верю! — воскликнул он. — Это… она… ты вернулась!

А Изабель исчезла.

Значит, ему не показалось, он действительно видел, как она уходит, еще стоя там. Теперь его захлестнула радость, огромная, обжигающе яркая, смешанная с другим чувством, которое, может быть, никогда его не покинет. Один человек вернулся, был спасен, другой человек исчез. Неужели так бывает всегда?

Мелани сказала:

— Ты вернул меня обратно.

— Никогда в жизни не был так рад кого-то видеть.

— Правда? — спросила она, и он услышал нотку иронии, отголосок не Мелани, а другой женщины.

Он не мог говорить. Он был ошеломлен, потрясен. Она подошла ближе, закинула руки ему за голову, сплела пальцы на затылке и поцеловала его, стоя на краю плато, на ветру. Она вовсе не спешила закончить поцелуй. От нее исходил аромат, которого Нед не помнил. Головокружительный аромат.

Она отступила назад. Посмотрела на него. Ее глаза неестественно ярко блестели, возможно, от слез.

— Наверное, мне не следовало этого делать.

Ему все еще было трудно дышать.

— Я только за этим и приехал во Францию, — выдавил он.

Она рассмеялась. Опять поцеловала его, на этот раз легонько. Невероятно, но Неду казалось, что это делает Мелани, но одновременно не совсем Мелани. Или, может, ничего невероятного. После всего, что здесь произошло. Он вдруг вспомнил Кейт, когда они поднимались к Антремону, как она изменилась с приближением Белтейна.

— Спасибо, — сказала Мелани, по-прежнему стоя очень близко.

— Ну, да, — ответил он, у него голова шла кругом от прикосновения к ней, и от ее аромата, и от своих странных мыслей. Потом кое-что дошло до него, с большим опозданием. Он отступил назад, внимательнее посмотрел на нее.

— О господи! — воскликнул он.

Мелани вдруг смутилась, стала неуверенной, больше похожей на себя прежнюю.

— В чем дело?

Он рассмеялся, не мог сдержаться.

— Мел, боже, ты стала выше, по крайней мере на три дюйма. Посмотри на себя!

— Что? Не может быть… и я не могу посмотреть на себя!

— Тогда поверь мне. Иди сюда, стань вплотную.

Она подошла. Все было так, как он сказал. По крайней мере три дюйма. Теперь она доставала ему до носа, а раньше была гораздо ниже.