Земля Четверых (СИ) - Ерма Фау

Противники закружились в смертоносном вихре. Искры градом разлетались в стороны, воздух вновь затрещал от напряжения. Железная стена ударов окружила льва, но спустя пару секунд боя, он ощутил жгучую боль в предплечье и бедре. Затем огнём вспыхнула левая рука. Он пропускал удары, сам того не замечая. Белый, раз за разом пробивал его защиту. Охваченный паникой, ощущая как силы стремительно покидают его тело, Атха, подхваченный воздушным потоком отпрыгнул от твари, уже в полёте собирая энергию для ещё одного росчерка. Кончики шести ятаганов сошлись в одной точке, метя в шею белого. — «Всё, или ничего!!!»

Костяное копьё врезалось в ключицу, рука дёрнулась. — «Нет!!!» — на лице Атхи в это мгновение смешалось всё: злость, отчаяние, печаль и обречённость. Он ощутил, как внутри что-то сжалось и лопнуло. Он переступил черту. Связь была разорвана и залп, вырвав куда больше энергии, чем необходимо, ушел в стену, с рёвом обрушив часть зала.

Не успели ступни паладина коснуться пола, как белый уже был рядом, с занесённым для удара клинком. Атха не успевал. В одно короткое мгновение тысячи мыслей пронеслись сквозь его голову в тщетной попытке найти выход.

Коготь отлетел в сторону, кубарем прокатившись до противоположной, всё ещё целой стены. Шлем в виде львиной морды слетел с его головы. Лицо охватил жар боли, ядовитым плющом врастающим в тело. Глаза заливала кровь. Теперь уже, единственный глаз. Ведомый одними инстинктами, Атха подскочил на ноги. По его телу пробежала крупная дрожь и он тут же свалился вновь, с тройкой торчащих из груди костяных дротиков, пробивших воздушный барьер и толстые защитные пластины, вшитые в куртку. Хриплый кашель заставил лёгкие взорваться изнутри снопами стальных игл. Он был бы рад в это мгновение потерять сознание, не видеть триумф врага, избавится от всплывших в голове мыслей о поражении, но увы, живучесть паладинов этого ему не позволила.

В ушах клокотало барабаном стучащее в груди сердце. Усилием воли подавляя боль, отгораживаясь от неё стеной собственного сознания, Атха стряхнул заливавшую лицо кровь и прогоняя мельтешившие перед глазами искорки, посмотрел на полуразрушенный зал. Белый вновь шел к нему, сжимая в своих мерзких ладонях рукояти его ятаганов.

— Назови мне своё имя, воин. — он не просил, не предлагал умирающему честь быть запомненным. Он требовал.

Атха, не обращая на него внимания, вытащил из-за пазухи свой медальон и открыв его, вновь взглянул на портрет Лилии. На глаза наворачивались слёзы.

— Ты слышишь меня, воин!? — белый остановился в паре шагов напротив поверженного противника.

Понимая, что не смог бы издать и звука, Коготь молча поднял вверх ладонь, сложенную в неприличный жест, выдавив из себя улыбку. Он вложил в неё всю имевшуюся у него надменность, непокорность и презрение. Щелчок пальцами, и прямо в голову белого полетело слабое и ничтожно маленькое лезвие ветра, от которого тот легко увернулся, словно от плевка.

— Глупец. — раздраженно бросил монстр, занося для удара ятаган. — Коль желаешь погибнуть забытым, безымянный воин, я исполню твою волю!

Брови льва удивлённо сомкнулись, а улыбка немного скисла, когда до его слуха, сквозь шум в собственной голове, донесся звук приближающихся шагов. Надежда и огорчение спелись в его душе воедино. Кто бы это ни был, его ждёт та же участь, что и старого льва. Белый замер, заметив выражение на лице умирающего противника, затем и сам, услышав далёкие, шаркающие шаги, медленно повернулся на звук.

Он пылал, словно уродливая, искорёженная спичка. Тёмным, угрожающим, ревущим истошной злобой и ненавистью ко всему живому пламенем. Оно подтачивало почерневшую мантию, из некогда тончайшего шелка. Покрытые копотью доспехи вплавились, срослись воедино с остатками обгоревшей черной плоти и белеющими во мраке тёмного огня костями. В грудной клетке, прямо в том месте, где у живых находится сердце, зияла обугленная сквозная дыра. Эмалированная маска в виде драконьей головы, ставшая единым целым с рогатым черепом, так и норовила рассыпаться в пыль.

Медленно переступая с ноги на ногу, опираясь когтистой ладонью о стену, он шаркал вперёд. Каменные плиты тут же оплывали вниз испуганной свечой от одного лишь касания. Вторая ладонь, сожженная до кости, была не в состоянии отпустить тлеющую рукоять изогнутого черного клинка. Каждый шаг давался ему лишь с титаническим усилием, заставляя собрать всю волю на наконечнике копья. Сияющие неживым, мертвенно белым светом глаза пылали лишенным разума отчаянием.

Атха безмолвным, каменным истуканом наблюдал, как пламя оголодавшим зверем облизывает его следы, съедая даже камень. Коготь отрицал роившиеся в голове мысли, голова не верила собственным глазам, а единственный оставшийся глаз беспрерывно моргал, в надежде развеять ужасное наваждение.

Сутулая фигура остановилась, дрогнула, словно пустынный мираж и подняла голову.

— Назови своё имя, воин! — белого эта картина явно впечатлила, он в одно мгновение забыл о недобитом противнике, завороженно уставившись на гостя, словно мотылёк на пламя свечи. Кажется, он просто не узнал в этом пылающем кошмаре того, кто недавно погиб от его рук.

Произошедшее дальше слилось для Атхи в калейдоскоп ярких, но жутко смазанных картинок. Он был не в состоянии заметить охваченное черным пламенем лезвие изогнутого меча, но чётко видел как белый пятится под градом ослепительно быстрых ударов. Его костяные клинки раз за разом раскалываются в щепки, выстроенные им стены прожигаются в мгновение ока, а вырывающиеся из под земли громадные копья не в состоянии даже ранить противника, обращаясь пеплом, стоит им лишь коснуться извивающихся змеями языков пламени. Грозная охотничья гончая, загонявшая лесного зайца, встретилась со стаей матёрых волков. Но в отличии от настоящей гончей, белый и не думал убегать, с остервенением и яростью бешеного медведя вырывая у судьбы каждую следующую секунду боя, даже не осознавая того, что с ним просто играются, не понимая, что он уже давно перестал быть охотником в этой пьесе жизни. Дариус, или то, чем он сейчас являлся, всего лишь отыгрывался на своём палаче не столько за смерть себя и товарищей, сколько за унижение и муки, через которое молодому фавну пришлось пройти.

И вот, огромный костяной тесак, готовый опустится некроманту на голову, был пойман на излёте когтистой рукой. Черная вспышка высвобождаемого пламени, и оружие пеплом осыпается на землю вместе с рукой противника. Короткий выпад, и черный клинок легко пронзает его грудную клетку. Охваченные черным пламенем капли крови брызнули на каменный пол.

Оба чудовища застыли, пялясь в лица друг друга. Короткое мгновение, и из трещинок на теле белого с гулом вырываются языки чёрного огня. Его тело задрожало, голова откинулась назад, из глазниц и пасти повалил тяжелый дым. Черный клинок покинул тело жертвы, и полая, обугленная оболочка развалилась за части, словно скорлупа сгнившего изнутри ореха. Черное пламя заметалось испуганным зверем, окружив хозяина небольшим смерчем. Гаснущим сознанием Атха успел заметить, как огонь, словно бы всасывается в полые кости. Возвращается на место сгоревшее тело, иссохшая мумия обрастает узловатыми мышцами, а затем, прямо из воздуха материализуется кожа, прозрачной плёнкой окутывая серую плоть. И вот перед ним стоит мертвенно бледный фавн в обугленных доспехах, что будто стали продолжением его тела, а пустые глаза мерцают в прорезях маски белым светом. Лишь из сквозной дыры в груди продолжает струится синеватый дым.

Тот, кто некогда был Дариусом, повернул голову и пристально всмотрелся в единственный глаз Когтя. И от этого взгляда в груди старого льва что-то оборвалось.

— Ну здравствуйте, господин Стальной Коготь…

Небо — долгий коридор срывается в закат

Режут даль небесные клинки

День назад был начат спор в багровых облаках