Танит Ли - Повелитель гроз

На Аллее Рарнаммона обрушивались со своих постаментов статуи Драконов, усеивая улицу дождем обсидиановых осколков.

Башни кренились и падали. Огонь распускался в городе, как белые цветы.

Исходя криком, умоляя беспомощных богов о спасении, охваченные ужасом люди выли и визжали в агонии.

И, словно отмечая эту гибель, звонила и звонила тысяча колоколов Корамвиса.

Вал-Мала стояла в раскачивающейся комнате, вцепившись в кресло. С потолка то и дело срывались золотые лампы.

— Дафнат! — закричала она.

Эти колокола, казалось, звонили внутри ее черепа. Ее ноги превратились в немощные подпорки старухи. Она не осмеливалась перейти комнату. Перед аркой лежало мертвое тело девушки с окровавленными волосами, а через миг она тоже бросится вперед, и крыша рухнет прямо ей на спину.

Вдруг каким-то чудом она ощутила железные пальцы, поддерживающие ее под локоть.

— Дафнат… потолок сейчас рухнет…

— Обопритесь на меня, мадам, — сказал холодный голос, в котором не слышалось ни тени страха.

Ослабевшей от ужаса Вал-Мале ничего другого не оставалось.

Дафнат почти волоком протащила ее под арку по полу, вставшему дыбом под невозможным углом. В коридоре было полно дыма — в нижних комнатах начался пожар. Сверху хлынула струя охры.

— Нам нужно найти выход, Дафнат. Быстрее, Дафнат.

Закорианка огляделась по сторонам, потом взглянула вперед. Похоже, коридор перекрывало пламя, и им уже не успеть во двор до того, как рухнут верхние этажи дворца. Но все равно ее боги были не совсем уж несправедливы. Остановившись перед открытой галереей, Дафнат повела рукой.

— Смотрите, как горит Корамвис, мадам.

— Дафнат, ты… ты что, совсем сошла с ума? Найди мне выход отсюда, пока крыша не упала и не придавила нас обеих.

— Это и есть выход, мадам, — спокойно сказала Дафнат.

Вал-Мала взглянула вниз. Она увидела террасу, выложенную разноцветными плитами, с высоты казавшуюся не больше шахматной доски.

И тут же пришло знание, мгновенное и непреложное.

— Дафнат! — завопила она.

Одним быстрым и неотразимым ударом закорианка столкнула королеву с разбитого края галереи. По крайней мере, милостивые боги оставили ей достаточно времени хотя бы для этого. Она злорадно смотрела, как Вал-Мала, визжа, кувырком летит вниз, навстречу каменным плитам. Еще миг — и она замолкла.

В глубине скал ворочалась Анакир.

Границы скрытого в ней озера уже давно расширились и заняли всю комнату, сорвав с петель дверь и затопив каменный храм. Теперь пенящаяся вода немного приподняла ее и бросала на свод пещеры.

Ее золотая голова царапала гранит. Огромные расселины над этим местом на поверхности уже разгладились благодаря землетрясению, разрушившему структуру холмов. Теперь земля начала осыпаться и соскальзывать. Из пропасти показалось массивное молочно-белое туловище с горящими глазами и волосами.

Третий, последний, толчок, разрушивший Корамвис до основания, изрыгнул Иброн в пещеру. Вся масса воды хлынула из расколовшейся скалы, увлекая за собой богиню.

Напор воды поднимал ее все выше и выше. Она достигла верхней точки холмов и поднялась в черное, как смоль, небо — чудовищная луна из ослепительного льда и пламени.

Драконы, мечущиеся по равнине между рытвинами и горящими деревьями, стали свидетелями этого последнего и самого абсолютного знамения. С горящими, как звезды, глазами Анакир воцарилась над равниной, сокрушая их восьмикратным проклятием своих змеиных рук. Теперь все известные законы мира, поддерживавшие их всю жизнь, предали их, обратив все вокруг в Хаос.

Их настигло неумолимое возмездие. Их миру пришел конец.

Богиня сияла, словно метеор, в черном воздухе, пока не исчезла, точно смытая волной, в разорванном зеркале озера.

Но Катаос был все еще жив и ничуть не изменился. При виде золотого изваяния в небе он ничего не вообразил. Даже в самом разгаре конца света он был рационалистом и циником. Она была символом. Он знал это, хотя ее происхождение в тот момент ничуть не интересовало его. Ибо, несмотря на всю свою логику, он вполне понимал, что то, над чем он трудился, в этом изменившемся пейзаже не имеет ни смысла, ни надежды.

Значит, оставалось лишь одно. Одно дело, которое подобало ему, пусть даже больше и не несло никакой пользы.

Он гнал свою колесницу вдоль разбитых рядов, мимо людей, цепляющихся за враждебную землю, сквозь пылающий огонь и лиловый дым, мимо плачущих и молящихся.

В конце концов он добрался до Амрека. Амрека, Повелителя Гроз, который благодаря вмешательству Хаоса стал уязвимым. Он безучастно глянул на Катаоса, и в его взгляде не было ни трепета, ни злости.

— Прошу прощения, мой лорд, — сказал Катаос. В два шага он приблизился к нему и всадил нож ему в бок, где в кольчуге, словно специально проделанная ради его удобства, зияла дыра. — Этот поступок как нельзя лучше вписывается в наши обстоятельства.

Затем он вспрыгнул на колесницу и погнал скакунов к первому и единственному просвету в небе.

Амрек лежал в темноте, не шевелясь, хотя был еще жив. Лишь бесформенные мысли тревожили его. Он был безмятежен, пока из земли внезапно не вышел ужас.

У ужаса были мерцающие глаза узкий и гибкий, он выскользнул из своего темного логовища под камнем. Имя ужасу было — змея.

Тело Амрека беспомощно дернулось.

Змея то свивалась кольцами, то развивалась, ее голова неистово металась из стороны в сторону. Она тоже была напугана; землетрясение разрушило и ее мирок тоже. Она свернулась клубком на лице Амрека, потом перетекла к нему на шею. Он почувствовал, как биение ее живого пульса приникло к его угасающему. И внезапно ужас ушел. Прижатая к его плоти, кожа змеи была сухой и прохладной, точно камея.

«Как мог я бояться ее? — подумал он совершенно отчетливо. — Она же так прекрасна!»

Потом змея, поняв, что земля прекратила содрогаться, покинула приютившее ее тело мертвого человека и прошуршала прочь по склону.

Огромное тускло-красное солнце, балансирующее на краю горизонта, окутало горы цветом коралла. Черный язык тени уже слизнул изломанные под немыслимыми углами холмы и развалины города, когда-то бывшего Корамвисом.

Настал сезон снегов и дождей — вслед за сезоном зноя, когда плодородными северными почвами владела одержимость ростом. И плоды земли были в городе как нельзя кстати. Опустевшие сады ломились под тяжестью урожая, осыпая его на землю; между вывороченными из земли плитами мостовой пробивались молодые деревца. Очень скоро на труп блистательной столицы властно заявила права буйная растительность. В разрушенных дворцах кричали птицы, под вздыбленными плитами широких дорог устраивали логовища оринксы и дикие кошки. Что же до людей, то в Корамвисе остались лишь мертвые. Их могилы были случайными и разнообразными. Другие, откопанные из-под обломков любимыми или найденные на поле боя у подножия холма, получили мавзолеи из земли и каменные надгробия. Но королевского кургана нигде не было видно. Никто не знал, предали ли Амрека земле. Возможно, земля все-таки в конце концов поглотила его или, по иронии судьбы, огонь воздал ему последние почести на степной манер. С уверенностью можно было утверждать лишь одно: ни одна женщина и ни один мужчина не провожал его со слезами в уединение могилы. Такова была его участь.