Вера Школьникова - Стрела на излете

- Интересно, упрямство он унаследовал от тебя, или от своего отца?

Далара пожала плечами, одновременно пытаясь успокоить ревущего во всю силу легких ребенка. Получалось у нее плохо, и когда на дорожку выбежала запыхавшаяся толстая нянька, она с облегчением передала ей сына. Нянька каялась, просила прощения, что не уследила, разве что в ноги не упала, по местному обычаю, Аланта сухо поджала губы, но подождала, пока нянька унесет ребенка, затем поинтересовалась:

- Далара, какого Ареда ты решила стать матерью, если тебя перекашивает от одного вида собственного отпрыска?

- Ты будешь учить меня материнству? - Этот разговор повторялся с завидным постоянством, обе стороны уже выучили реплики наизусть. - Ты запретила собственному сыну появляться на пороге родительского дома, и не разговаривала с ним тысячу лет!

- Я и сейчас с ним не разговариваю. Но когда я его прокляла, ему было намного больше полутора лет. Да и потом, он всего лишь один из девяти, с остальными у меня замечательные отношения. Ты же от дочери вовсе избавилась, а сына отдала нянькам. Далара, мы говорили об этом уже не раз, но ты не желаешь слушать. Маленьким детям свойственно любить родителей безоговорочно, что бы те ни делали с ними. Но этот возраст быстро проходит, ты не успеешь оглянуться, как рядом с тобой окажется ненавидящий тебя взрослый человек, причем ненавидящий по заслугам.

Далара молчала, опустив голову. Она знала, что прабабка права, но ничего не могла с собой поделать. Ее сын, наполовину эльф, наполовину Аэллин - смуглый, золотоглазый, медвяно-рыжий, не походил ни на отца, ни на мать, так причудливо перемешалась в нем кровь двух народов. Изящная фарфоровая статуэтка - в нем не было и намека на обычную детскую неуклюжесть. Даже ходить он научился сразу, избежав обидных падений и разбитых коленок.

Она сотворила это чудо, медленно и терпеливо, как выводят новый сорт яблок, новую породу лошадей. Но садовник не рожает яблоко в муках, заводчик не покрывает кобылу вместо жеребца, а она дважды влила свою кровь в род Аэллинов. Тогда, в первый раз, все было иначе. Те дети не росли у нее на глазах, она не держала их на руках, они не искали ее любви. А Ларион льнул к матери вопреки всем ее попыткам отстраниться, остаться в стороне.

Она снова и снова повторяла себе, что этот мальчик - плод ее трудов, совершенное творение, прирожденный маг, сосуд для силы, зернышко, брошенное в землю. Но Ларион забирался к ней на колени, обнимал за шею, и на какой-то миг она забывала обо всем, жадно впитывая его тепло, чувствуя, как торопливо стучит его сердце в ее ладони. Далара уже не знала, чего боится больше - что полюбит сына, или что так и не сможет полюбить.

Что он скажет ей, узнав правду о своем происхождении? Каково это, быть орудием в руке мастера, знать, что ты всего лишь средство, а не цель? Она все чаще и чаще думала о мятежном эльфийском доме Луны. Быть может, Лунные хотели быть детьми Творца, а не пастырями для Его стада? Что, если Ларион пожелает быть сыном эльфийки Далары, а не плодом ее научных изысканий? Что она тогда скажет ему?

Она покачала головой:

- Ты умеешь и любить, и ненавидеть с равной легкостью, Пылающая Роза. Я унаследовала от тебя только второе.

Аланта вздохнула:

- Мне следовало забрать тебя у родителей, девочка. Любви, как и всему остальному, следует учиться в детстве, а твоя мать, да помилует ее Творец, не способна была полюбить даже саму себя. Пока ты не появилась на свет, я даже сомневалась, что в ней течет моя кровь.

Далара усмехнулась - да уж, чему-чему, а любви ее прабабка обучала не скупясь, и смертных и бессмертных. В конце концов ее супруг не выдержал подобной щедрости, и они расстались, произведя на свет десять детей и бесчисленное количество внуков. Теперь трудно было найти потомка солнечного дома, в котором не текла бы кровь Аланты:

- Боюсь, что мне уже поздно учиться.

Прабабка ничего не ответила, они молча сидели на скамейке. Зашло солнце, цикады завели свою песню, вылетели на охоту ночные бабочки. Стало прохладно и Далара ушла в дом, Аланта с улыбкой смотрела вслед правнучке - вот ведь глупая девчонка, она думает, что у нее есть выбор.

Далара осторожно открыла дверь в детскую - рассохшееся дерево предательски скрипнуло, нянька всхрапнула во сне, ребенок, разметавшийся на кровати, шевельнулся и приподнял голову, по лицу расплылась сонная улыбка. Он сказал "мама" и снова заснул. Далара подошла ближе, присела на край кровати, горло сдавил горький ком. Мальчик спал, уткнувшись лицом в матрас, нянька храпела, ветер стучал в ставни.

Таверна примостилась у подножья горы: мазанка на одну комнатушку - там жил хозяин с двумя женами, кучей разновозрастных, но одинаково сопливых и горластых ребятишек, и горбоносой старухой-матерью. Там же хранил припасы - муку для лепешек, сладкий корень для карнэ, связки пряных трав, рис. Раз в неделю в соседней деревне покупали барашка, разделывали и хранили в подполе. К концу недели мясо начинало пованивать, завсегдатаи знали об этом, и всучить перченный, чтобы отбить тухлый привкус, шашлык, можно было только редким путникам, или же скормить вечно голодным детям - тех никакая зараза не брала.

Хозяин был бы рад перебраться в деревню, да там уже была таверна, не чета его заведению. У него что - вытертые ковры под навесом да глиняная посуда, а в деревенской таверне карнэ подавали в красных фаянсовых чашечках с гнутыми ручками, а вино привозили с побережья, красное, из крупного черного винограда, не сравнить с местной кислятиной. К нему захаживали только деревенские бедняки, или совсем уже заядлые пьянчужки, за дешевым пойлом и надежным укрытием от сварливых жен.

Последнюю неделю дело шло совсем плохо - сборщики собрали по деревням весеннюю подать, до нового урожая еще было далеко, все подтянули пояса потуже, стало не до выпивки. Хозяин ругался с женами, угрожал продать в первый же рыночный день. Жены отбрехивались, дети ныли от голода, собака выла и рвалась с веревки. Он пил уже восьмую чашку карнэ за утро, без сладкого корня горький отвар не лез в горло, но не пропадать же добру! Сколько раз он говорил жене заваривать маленький котелок, но этой женщине лень лишний раз шевельнуться! Он совсем уже собрался пойти и задать ей трепку, раз уж нельзя подсластить карнэ обычным способом, когда увидел поднимающегося по тропинке путника.

Молодой черноволосый мужчина пожелал хозяину здравствовать, и устало опустился на ковер, под тень навеса - время шло к полудню, солнце начало припекать. Он с облегчением выдохнул:

- Ну и денек сегодня! - Младшая жена, наконец-то заметив гостя, прибежала с подносом. Хозяин сморщился - наверняка же не успела свежий карнэ заварить, старый разогрела, будет теперь горчить, как ни сласти. А, да ладно, путник, судя по одежде, из империи, и каким его только ветром сюда занесло? А в империи ничего не понимают ни в вине, ни в карнэ. Было невежливо приступать к расспросам, прежде чем усталый гость выпьет первую чашку, но молодой человек оказался разговорчивым: