Евгений Связов - Слияние Солнца и Луны

Мгновенно откинув одеяло, он вскочил на ноги и еле устоял от звона и шума, ударивших изнутри. Он покачнулся и схватился за потолок тяжеловато-невесомой рукой, привыкая к стоянию. Потом, почувствовав, что что-то в нем не так, он глянул на себя и сначала увидел, а потом и ощутил, что на нем только штаны. И от этой наготы не было, как раньше, боязливо-холодно, а наоборот, было приятно и легко, как будто сбросил долгое время висевший груз.

Осторожно шагая, с каждым шагом все увереннее, он подошел к двери, и увидев, что за ними, облегченно-радостно замер, а потом прислонился к косяку, боясь спугнут гармонию увиденного.

В десятке шагов от хижины посреди большой поляны среди вековых дубов, прикрывающих ее от темно синего неба, горел костер, разгонявший предзакатные сумерки. Возле костра, о чем-то оживленно болтая, сидели, почти целиком заполняя поляну, эльфы. Возле самого костра, смеясь чему-то, что ей рассказывал высокий седой эльф, сидела Нейд, почти неотличимая от эльфов в свете костра, окрасившим ее волосы золотом и вложившим в глаза по кусочку темно-голубого чистого вечернего неба. Почувствовав его взгляд, она глянула в его сторону, и, как и он, замерла, очарованная. У входа в низкую хижину стоял серо-серебристый силуэт, от которого во все стороны растекались волны живого тепла и Силы. Силуэт оторвался от хижины и поплыл к костру. Он подошел поближе и…

– Пламя костра влилось в каждый серебряный волос неземной шкуры волшебного зверя Тота и он, являя свое волшебство, запылал золотом. – обронил кто-то и вслед за Тотом все на поляне согнулись от хохота. В море смеха возникли чьи-то руки, притянувшие Тота ближе к костру. Они усадили его на бревнышко, накинули на плечи невесомую куртку и сунули в руки кубок, в который он сразу же и уткнулся, к легкому недовольству Нейд, очень хотевшей заглянуть в его глаза.

– Эй, герой, столь длительными поклонами почитают только королев. – громко возвестил сосед Тот, перехвативший взгляд Нейд.

– Тотище, покажи мордочку! – расплылся над поляной нестройный хор. Могучие согнутые плечи под курткой что-то сотрясло, и он, отхлебнув из кубка живого летнего солнца, вымывшего из тела остатки веками копившейся грязи, поднял лицо. Нейд от неожиданности опешила. В каждой клеточке разгладившегося от морщин и кругов под глазами бронзового лица плескалась смущенная улыбка, детская и по-детски беззащитная и добродушная. И только в уголках смеющихся глаз, одинаково светло-карих, пряталась за морем доброты древняя-предревняя мудрость и великое всеобъемлющее понимание.

И Нейд, отбросив воспоминания о стенах огня и льда, через которые она прошла, обретая свою память, ответила морю доброты, омывающему берег мудрости, океаном веселья, способным утопить в себе все, кроме высокого острова непоколебимого спокойствия.

Они, не отрываясь и не замечая ничего вокруг, смотрели друг другу в глаза сквозь пламя костра, соединявшего их, пока сквозь гомон голосов не прорвался громовой крик старейшины:

– Братья! Сестры! Готовы ли они?!

– К чему? – хором спросили Тот и Нейд, отрывая взгляд друг от друга и глядя в молодое морщинистое лицо, расплывающееся в улыбке.

– Они еще спрашивают! – возмутился кто-то в волне добродушного хохота, накрывшей поляну сразу после их вопроса. В волне барашками пены, проглянули нестройные, но похожие, как братья, Да!

– Тогда… Начнем!!! – голос старейшины громом прокатился по поляне, погасив все голоса и стали слышны звуки живой ночи – треск сверчков, шорох и крики ночных птиц и зверей и шелест ветра в вершинах деревьев.

– Тот, охотник на драконов и баронесса Так-Гроун, Вы, рожденные чистыми и свободными, сохранили ли вы внутри себя чистоту и свободу, несмотря на грязь, в которой вы бродили?

– Да! – помедлив, ответил Тот, отставляя кубок.

– Да! – эхом отозвалась Нейд, срывая с шей свой амулет, чтобы быть здесь и сейчас самой собой, а не частью чего-то.

– Я рад, дети мои. А готовы ли вы пройти испытание Чистой Любви?

Помедлив секунду, Тот и Нейд дружно кивнули. Старейшина так же молча улыбнулся и бросил в костер горсть порошка, от которого пламя поутихло и стало ровным и сильным, окрасившись зелено-синим.

– Если есть что-то, что может встать между вами, скажите это сейчас при всех.

Они повернулись к друг другу, и Тот, замешкавшись на мгновение, обронил:

– Я думал, что это никогда не произойдет, и решил отдать свою жизнь и Силу, которая должна созидать, разрушению. Я убивал, и эти умершие, пустая трата меня, могут встать между нами, но я знаю это и этого не случится.

Нейд вздохнула в секундной тишине и продолжила:

– Я слишком ждала это и ожидая, я оттолкнула слишком многих, нанеся им боль, и отталкивать болью стало слишком привычным и это может встать между нами, но… – ее голос дрогнул и из спокойно-торжественного стал торопливо-взволнованным -… какие тут клятвы и обещания!?! Тот, я люблю тебя!

– Я люблю тебя! – отозвался Тот, чуть вздрогнув, и что-то неслышное, качалось, затухая, через костер, пока старейшина не сказал:

– Тогда протяните друг другу руки и посмотрим, пропустит ли их Зеленый свет, терпящий все, кроме смерти.

Они медленно протянули друг другу руки и пламя, повинуясь их желанию, расступилось, и их руки соединились в самом сердце зеленого пламени и замерли, окутанные им.

– Танец! – крикнул кто-то, и их руки распались, повинуясь охватившему поляне движению. Через секунду они очутились в круге эльфов, освещенным мягким зеленым светом. И заиграла музыка.

На пульсирующее бульканье нескольких барабанов нанизалось всепроницающее гудение гигантский струн, ударивших и смолкнувших. Но не отдав тишине ни мига, в воздухе родилось еле ощутимое трепетание, рожденное прикосновением маленьких молоточков к парящим в воздухе серебряным чашам. Трепет проник внутрь, и, захватив, окунул в ледяную прорубь тонких струн, почти рвущихся от стремления пронзить лес своим плачем, и сразу же бросил в середину вулкана огромных духовых труб, чье гудение взметнулось высоко вверх ревом лесного пожара и отпустило, оставив в глубоком колодце неба, наполненном чмоканием барабанов и переливами больших колокольчиков. И на нервущуюся нить барабанов скользнул второй камешек, сотворенный невидимыми музыкантами, и, как создания одних и тех же мастеров, он были чем-то похожи друг на друга, но, как и любые камни любого ожерелья, отличались.

Первый камень они стояли, не в силах укрыться чарующим покрывалом музыки, а потом он и сделали первое неуверенное движение, и из глубин памяти большой волной набежало знание того, что нужно станцевать в музыке вечного ожерелья.

И они потекли, как река в полноводье, и с ударом барабана на мгновение застыли, чуть не касаясь друг друга, как единое изваяние Силы, знающей, что она и зачем она. Потом они вновь потекли, как будто разделенные тонкой стеной, не дающей им коснутся друг друга, и связанные тонкой нитью, не дающей им разойтись. Они вновь замерли, и вновь заструились, то скользя над землей, просачиваясь в нее, то воспаряя высоко-высоко, и хватая небо полными горстями.