Марик Лернер - Юность воина

— Как хорошо, что я богат и хватит каждому на попойку!

Блор не сомневался в квалификации остальных воспитанников. На самом деле он и в своей нисколько не усомнился. Он тоже умел все это. Другого занятия для воспитанников в Храме не имелось. Пришлось изучать практически тайны пошива обуви, одежды и сбруи для животных. Вот желания всю жизнь этим промышлять в себе не обнаружил. Ни тогда, ни потом.

— Кто богат? — изумилась Шарлота. — Ты не представляешь, мой господин, что такое настоящее богатство! Когда барон Бауш приезжал в гости к… — она явно проглотила слово, не желая поминать дядю нынешней леди, — …предыдущему лорду, впереди ехали герольды со знаменами и серебряными горнами, в которые они дули, проходя мимо любого населенного пункта. За ними двигались конники, облаченные в сверкающие доспехи, затем карета с бароном, пешая охрана, оруженосцы, слуги, телеги с имуществом.

— Почему-то я не слышу в голосе восхищения.

— Они так медленно двигались! Но зато смотрелось очень впечатляюще. Люди стояли на обочине и улице с открытыми ртами. Не каждый день увидишь подобное зрелище.

— Цирк, видимо, редко в вашу глухомань приезжает.

Шарлотта хихикнула, прикрыв рот ладонью.

— Почему у меня вечно ощущение, что ты притворяешься, а на самом деле мудрее, господин мой?

— Тяжелая жизнь учила. Глупые и слабые вешались или в послушники шли. В нашей компании присутствовали дети фемов, ремесленников, купцов и крестьян. Приходилось вечно доказывать, что не в возрасте счастье и не в силе. Надо было оказаться лучшим во всем.

— И получалось?

— Не всегда, — честно ответил Блор, — хотя и старался.

— Я ненавидел Храм, — говорил он часом позже, перед внимательными лицами слушающих — хорошо знакомых парней.

Всем им было от тринадцати до семнадцати. Два с лишним года они росли без него, однако никто не изменился настолько, чтобы не узнать. Всех их он помнил. Их лучшие и худшие качества. И все они знали его.

— Его строгую подчиненность, регламентацию и томительное однообразие дней, отсутствие всякой возможности уединиться, необходимость беспрекословно подчиняться. То издевательское и жестокое обращение со слабыми и со всеми, кто имел силы возражать или поступать вопреки правилам. Я ненавидел, как наверняка и все вы. И все же встреть сегодня кого из тамошних жрецов — я бы не стал его убивать, даже имея возможность. Именно Храм сделал меня тем, что я есть, закалив и научив идти до конца. Через силу, с ненавистью, но и упорством. Он воспитал меня, и без него я бы просто умер, не готовый сражаться до последней капли крови в моих жилах.

Он сделал паузу, дожидаясь возражений. Тишина была полной. Даже те, кого он назвал по именам (спасибо Шарлотте, хотя он и сам бы догадался, все-таки знал каждого) и сразу отделил, не шевелились и не переговаривались.

— Мы все прошли через это. Пусть по крови мы не родичи и устремления разные, тем не менее мы братство. Ваши беды и проблемы — мои тоже. Радости и горе ваши для меня не чужды. И не так важен ранг или положение. Не столь важна каста. Но это не значит, что глупость, преступления или нарушение обязательств мы обязаны покрывать и скрывать. Надеюсь, вы меня поняли.

Одобрительный гул.

— Когда рожденному фемом исполняется тринадцать, он может отправиться к своему сюзерену, и если тому требуются люди, начинается обучение. Обычно это происходит позже, но и дома он не теряет времени и тренируется. У вас не было такой возможности. Я это знаю, и вы это знаете. Придется догонять. Если не жаждете сдохнуть в первой же стычке, будете выполнять все. Скажу квакать — станете! Снисхождения не будет! Кто не хочет трудиться до потери сознания, пусть сам уйдет. Справедливости на свете не существует. Проявляющий лень умрет первым. Это не я так говорю, так судят боги. Или идете до конца и подчиняетесь приказам, или фемом вам не стать. Вас опояшут по результатам экзамена и не позже трех лет. Кто доживет. Все. Сегодня мы отдыхаем и празднуем. Завтра начнется настоящая жизнь.