Юрий Райн - Бестиарий спального района

Перед глазами Василия, то ли у него в голове, то ли снаружи, возникла ярко-зеленая стрелка. Крутанулась, покачалась туда-сюда и застыла.

– По ней пойдешь – Феофилакта найдешь, – заключили водяные. – Встань, всплыви, выйди. Сказано.

Василий покорно всплыл, встал на ноги, поплелся к берегу. Сзади послышался всплеск, затем голос:

– Эй, как тебя! Молодой специалист! Алексий! Заходи!

С берега в пруд ринулся паренек с зеленоватым панковским гребнем на голове. Залез в воду по колено и шустро нырнул рыбкой.

Василий шел по стрелке. Стоило свернуть – и она тоже поворачивалась. Василий, предположим, правее берет – стрелка влево отклоняется. Василий влево – стрелка, наоборот, вправо. Иди, мол, куда указано, нечего вилять.

И вдруг – заколыхались картинки: вот он сидит на детской площадке, ждет, когда ДЭЗ откроется; вот он в кассе, получает бумажки и кружочки; вот он у Люськи, распихивает по карманам завернутые в газету бутылки; вот усаживается на свою скамейку; вот, не обращая внимания на Стеклянного Вову, да и вообще на кого бы то ни было, утоляет, наконец, свою неизбывную жажду.

Последняя картинка так и застыла у него в голове. Стрелка померкла, а вскоре и вовсе погасла. Василий остановился, потоптался на месте, высморкался как следует, снова посмотрел картинку, судорожно сглотнул – и, сменив направление, двинулся к ДЭЗу.

Жаркие дни, теплые ночи; горячее солнце, россыпи звезд; ни облачка на небе, то призрачно-голубом, то глубоко черном, – все это не радовало Викентия. Потому что, во-первых, в гробу он видал это солнце и эти звезды. Во-вторых, лес явно страдал от сухости – не хватало хорошего дождя. А в-третьих, по такой погодке люди из соседнего района поперли в лес, словно полчища саранчи.

Явится такая компания, с ними дети бестолковые, крикливые, сопливые, кастрюля мяса замаринованного, полдюжины кирпичей, магнитофон, гитара, водка, пиво. И ну ветки ломать, костер жечь, кирпичи выкладывать, мясо на палки нанизывать, палки эти на кирпичи устанавливать… И водку с пивом глушить. И магнитофон на полную громкость. И дети кусты ломают. И все, что дети, что взрослые, – гадят, гадят, гадят. Бутылки пустые оставляют, пакеты скомканные, бумажки разные, окурки вонючие, кал, мочу.

А уж на гитарах заиграют – кикиморы болеть начинают. Кикимор-то не жалко, да ведь непорядок!

Всю неделю так, без выходных. Вернее, как будто у них все дни выходные.

А лешему это – хуже нет. Потому что он, леший, – хозяин леса, он лес оберегает и лесом живет.

Есть такие люди смешные, которые себя хозяевами тут считают. Лесники называются. Дураки, вот они кто! Люди, одним словом…

Леший в лесу хозяин, леший! А Викентий в этом лесу – над всеми лешими главный. Так вся братва и знает: Викентий – смотрящий.

Трудно, ох трудно стало в последние годы, с тех пор как район этот прямо у опушки построили. Раньше, конечно, тоже люди забредали, но ведь в разумных пределах лесу это только на пользу. А если кто безобразничал, всегда управу находили. Пугнешь, бывало, – дорогу забудут. А то еще заманишь к сосенкам каким-нибудь, безобидным с виду, и начнешь по кругу водить. Часа два. Или три. Или до темноты. И лешему развлечение, и людям-безобразникам назидание: с лесом шутки плохи!

Теперь труднее: людей этих прорва ненасытная, а штат у Викентия какой был, такой и остался. Да и подраспустились лешие, особенно – кто помоложе. В район ходят, хулиганят, разбойничают прямо. С родней дальней склочничают. Давеча вот на Ырку чуть не наехали, отморозки. Спасибо, хоть к джинну не цепляться ума хватает. Живет в районе джинн один, увечный вроде бы, не трогает никого, а только все равно – Викентий поежился – как жахнет, всего-то от леса и останется, что пеньки горелые…

А то еще девок на опушку приволокут, непотребщину учинят, даже сами водку пьют. И гадят, как люди. Если не хуже. А бывает, наркоманов к мухоморам приманивают. Те нажрутся, а лешие потом из нажравшихся дух пьют – говорят, гораздо вкуснее, чем из мухоморов непосредственно…

И не понимают, что леший ведь только лесом и живет! Нечем ему больше жить, на то и леший! Вот умрет лес – уходить придется, а ведь сотни лет тут обитали…

Эх, горе горькое, плесень замшелая, трава побитая… Надо им было Новокузино свое тут строить… Строили бы дальше, на болоте… Там, правда, тоже понастроили, чуток позже только. Так водяной, что за болотом этим смотрел, запил сильно, а потом сгинул куда-то. А как же, у него ж специальность была – болотник. В пруд, что остался, канализацию вывели, втихаря, конечно, да от этого не легче. Такое из водяных разве что вуташи стерпят – они-то, вуташи, из утопленников, им чем гаже, тем слаще…

Сгинувшему болотнику (чудно́ его звали – Феофилакт) Викентий сочувствовал, хотя вообще-то лешие с водяными особой дружбы отродясь не водили. Но дружба не дружба, а уживаться приходилось: в лесу ли озерцо, болотце, ручей какой-никакой, вдоль реки ли рощица – никуда друг от друга не денешься… Эка… экосистема, вот – запнувшись, смотрящий мысленно выговорил новомодное словцо.

И защиты ниоткуда, горестно размышлял он, шевеля косматыми седыми бровями. Вот тем же водяным – все полегче, у них покровитель высокий объявился. Как его звать-то?.. Не по-русски как-то… Мовиль… Или Вильмот, что ли… Свирепый, говорят – страсть. Очень за водоемы бьется, особливо за водохранилища. Чуть что – давай крушить да ломать! Домовые от него, слышно, стоном стонут: только обживешься – и на тебе, съезжай!

Викентий не сомневался, что Вильмот этот или Мовиль сам из водяных. Не чистокровный, может, но кто-то там в родословной имеется.

«Связаться с ним как-нибудь, – прикидывал Викентий. – У меня же в лесу тоже и озерца, и источников несколько, некогда чистейших, а нынче загаженных донельзя. С водяными тутошними поговорить, да и выйти на него… А что? Общий ведь интерес-то!»

Набредя на дельную мысль, Викентий немного повеселел, вылез из любимого бурелома и, в знак улучшения настроения, выпустил в лес гулкое уханье. Пора туристов погонять.

– Ну Вик, ну чего бы дома не остаться? – ныл Дима. – Ну куда тебя несет, а?

– Ничего, Смирнов, терпи, – бойко отвечала Вика, – не пожалеешь! Я позабочусь!

Она искоса бросила взгляд на мужа – да такой взгляд, что Дима подумал: сумку с шашлыком и бутылкой вина можно было бы повесить на его «красного богатыря». Блядский взгляд, прямо сказать.

После событий вчерашнего вечера и сегодняшнего утра Вике втемяшилось, что им совершенно необходима сексуальная экзотика. То есть не сразу втемяшилось, а после посещения вертикального солярия. Но втемяшилось крепко. Вернувшись домой свежезагорелой, она безжалостно выключила телевизор, содрала с себя стринги, повалила Диму на диван, откуда они скатились на ковер, сдернула с мужа джинсы и трусы – до колен, уселась на него верхом и исполнила довольно темпераментную джигитовку. Затем сообщила, что условно довольна, однако этого мало. Экзотика, Смирнов, экзотика! И потащила его на Бугровский рынок – за парным мясом. Спасибо, хоть штаны дала натянуть. А то о стрингах своих даже не подумала.