Эшли Дьюал - Смертельно безмолвна

Недоуменно выгибаю бровь, присматриваюсь и понимаю, что это черная футболка с надписью «Рамоунз». Я искала ее несколько недель назад, но не смогла найти. Растерянно гляжу в сапфировые глаза парня, а он стоит напротив и превращается в статую. Все сейчас напоминает о том, через что мы прошли, с чем остались. Мэтт хотел избиваться от меня, а я хотела избавиться от него и от человечества. Наверно, такое никогда не сотрется из моей памяти.

Коротко киваю и выдавливаю фальшивую улыбку.

— Спасибо. — Киваю еще раз. — Мне всегда нравилась эта футболка.

— Я знаю. — Его голос тверд, мышцы на руках напрягаются. Мэтт отводит взгляд, но у меня все еще горит кожа, словно он прожигает во мне дыру. Я поднимаюсь с кровати.

— Помнишь, как мы с тобой договаривались?

Нортон вновь глядит на меня.

— Оставить прошлое в прошлом.

— Но это не так-то просто, верно?

— Совсем не просто.

— Я все время думаю… — прохожусь ладонью по лицу, — как я выжила? Да, Морт спас мне жизнь, но он ведь не залечил рану, Мэтт. Это так странно.

— Слушай, не всему можно дать объяснение. Мир, в котором ты живешь, безумный.

— Но раньше такого не случалось.

— Все бывает впервые. Может… Может, это Норин излечила тебя. Ты ведь до сих пор не знаешь, на что способны призраки. Если они могут прикасаться к тебе, то…

— Или же это Люцифер. — Я стискиваю зубы и морщусь. — Он решил, что вернет меня к жизни и ящик Пандоры вновь откроется.

— Ну, — Мэттью всплескивает руками в стороны, — если и так, он ошибался.

— Дьявол никогда не ошибается.

— А еще Дьявол влюбился в Норин и наколдовал цветы на ее могиле. Тебе не кажется это странным и необычным? Прекрати накручивать себя, ладно?

— Ладно, — я сутулюсь, — давай просто к чертовой матери сожжем эту футболку.

Парень усмехается и потирает пальцами переносицу.

— Хорошая идея. Но с этой вещью плохих воспоминаний связано столько же, сколько и хороших. Может, лучше просто спрятать ее куда-нибудь? У тебя все равно такой бардак, что ты еще на месяц ее из виду потеряешь.

— Вот значит как. — Я возмущенно округляю глаза и ставлю на пояс руки. — Бардак не у меня, а у тебя, ясно? А в моей комнате творческий беспорядок.

— Буду знать, как это называется, — закатив глаза, ворчит он.

— Иногда хочется треснуть тебя, честное слово.

— Я бы на твоем месте так не рисковал.

Он вновь улыбается, крадется ко мне, а я прищуриваюсь. Самодовольный павлин, не слушающий никого кроме себя! Черт возьми, и угораздило меня в него влюбиться. Словно широкие, обсидиановые глаза, угольные волосы и кривая ухмылка смогут затмить плохой характер и отвратное поведение. Мэтт откидывает на кровать футболку, притягивает меня к себе, и, черт подери, да. Могут. Он вновь улыбается, а я как идиотка всегда жду, чтобы у него на лице расплылась улыбка, потому что это такая же редкость, как и снег летом.

— Ты невыносимый, — на выдохе признаюсь я, но руки все же овивают его шею.

— Это политика Хэрри, всегда говорить правду. Помнишь?

— Помню. Но Хэрри простить можно, а тебя — нет.

— Почему это?

— Потому что к тебе у меня всегда было предвзятое отношение.

Неожиданно дверь в спальню распахивается. На пороге оказывается Джейсон.

Он усмехается, увидев руки Мэттью на моей талии, а мои руки — на его плечах, я тут же покрываюсь багровыми пятнами.

— Понимаю, у вас тут экстаз, — низким голосом протягивает оборотень, — но Мэри на кухне ждет вас уже минут пятнадцать. Спускайтесь. Она приготовила чай.

Он уходит. А я до сих пор стою пунцовая, как и шторы в гостиной. Естественно, они подслушали весь наш разговор, и, естественно, они даже не подумали, как это ужасно.

— Наверно, они догадались, что речь идет не о тригонометрии, — предполагает Мэтт, а я искренне усмехаюсь и перевожу взгляд на парня.

— Скорее всего.

— На самом деле, я даже не поздоровался.

— Поздоровайся сейчас. Она все равно все прекрасно слышит! — Громче протягиваю я и в растерянности покачиваю головой. — Никакой личной жизни.

— Придется встречаться у меня.

Я хмурюсь и нервно дергаю уголками губ. После всего, что случилось, находиться в доме Нортонов и общаться с его родителями невероятно сложно. Мэттью рассказал мне о том, как отец приглашал домой психотерапевта, как он видел Мэтта в комнате, когда Эби погибла. Я причинила этой семье слишком много боли.

— Ты опять об этом думаешь.

— Да нет, — отмахиваюсь, — не думаю.

— Думаешь. Ари, — Мэтт заключает мое лицо в ладони, — прекрати. Мой отец хорошо к тебе относится, а Долорес так вообще тебя обожает.

— И все это потому, что я стерла их память.

— Если бы они знали всю правду, их мнение бы не изменилось.

Почему Мэтт вечно со мной спорит? Прохожусь пальцами по его рукам и на выдохе отхожу в сторону. Нахожу в столе кривой осколок размером с ладонь.

— Что это? — Парень становится рядом.

— Часть зеркала.

— Какого зеркала?

— Верума. — Я искоса гляжу на Нортона, а затем нервно сглатываю. — Я нашла его. Но я даже не помню, как принесла его домой. Это странно, да?

— Да.

Мы становимся рядом и в растерянности глядим каждый на свое отражение. Глупо и наивно скрываться от правды, когда она так очевидна, так ясна и отчетлива. Наши лица не просто отражаются в зеркале: в таком миниатюрном осколке видны морщинки около моих глаз и губ, видны серебристые нити, спутавшиеся с рыжими локонами. Видны шрамы, что пересекают лицо Мэтта. Верумское зеркало никогда не лжет. В него смотрят два человека, за плечами у которых столько плохого, что впору навсегда забиться в угол. В него смотрят два человека, внутри у которых совсем нет света. Внутри которых лишь темнота.

Мэттью опускает мою руку. Он обнимает меня, а я крепко зажмуриваюсь.

Теперь темнота не вокруг меня. А во мне. Я и есть темнота. Смогу ли я когда-нибудь от нее избавиться? Я бы очень хотела. И я сделаю все, что от меня зависит.

Итак, вот и завершилась история Ариадны Монфор, и думаю, я должна сказать пару слов о том, почему я выбрала именно такой конец, и с какого ж черта все мои герои живут долго и счастливо. Ну, почти все.

Во-первых, вы можете кидаться в меня тапками, кричать «Фу!» и отмахиваться от экрана ладонями, ведь концовка действительно хорошая. Относительно. Я планировала убить Ари, не возвращать к жизни. Но потом… Потом я просто подумала не о реакции читателей, не о том, что зацепит или будет верным. А о том — о чем моя история? Она о девушке, которая боролась, жертвовала, рисковала, и что? Умерла? Во имя чего? Смерть нельзя оправдать. Она может быть героической и красивой. Но она остается смертью. До меня вдруг дошло, что я не хочу такого конца для Ариадны. Она столько боролась, они с Мэттом заслужили счастье. И вы можете поспорить. Можете считать меня бесхребетным автором. Но я сделала то, что сделала — позволила своим героям пройти через испытания и дала им второй шанс.