Корона Тафелона (СИ) - Авербух Наталья Владимировна

— До Джурона-хакана мне дела нет, — неприязненно ответила Олинэ. — Хочешь — проси у моей матери. И лекаря у неё проси, у меня нету. Там из ваших есть кто помрёт скоро. Видела одного, Кобэ зовут — совсем помирает. Пока доедет — совсем помрёт. Остальным тоже худо. Что стоишь? Иди, проси у моей матери.

Юлди спал и снов не видел, словно провалился в глубокий чёрный колодец беспамятства. Вокруг не было ничего и никого, только темнота, из которой, казалось, смотрели на него злые и жадные глаза. Кто это был? Что ему сделал Юлди? Темнота сгустилась так, что стало трудно дышать. Отчаянным усилием монах взмолился Заступнику… язык не подчинялся ему, изо рта не вырывалось ни звука, а потом…

Темнота раскололась и в ней загорелся свет. Белый, холодный, пугающий… свет приближался к Юлди, рос… из далёкого пятнышка вырастал в мерцающую фигуру… которая словно глина лепилась под взглядом монаха как на заре времён Создатель лепил из глины первых людей… это была женщина и на ней, как на праматери людей, не было никакой одежды. Белая сияющая кожа притягивала взгляд, глаза…

— Цивей? — спросил монах, пытаясь отвернуться, пытаясь сомкнуть веки, чтобы не видеть бесстыдной наготы девушки. — Цивей, прикройся!

— Юй Ди… — выдохнула дочь лекаря, вставая на колени у изголовья кровати. Протянула руки к его лицу, провела по щеке, отдёрнула руку, будто укололась о выросшую за дни плена щетину, и засмеялась. — Юй Ди…

Она наклонилась над ним, вынуждая монаха посмотреть на свою голую грудь, взяла безвольную руку Юлди, обхватила палец губами, потом поднесла к своему соску. Как монах не надрывался, он не мог пошевелиться и только чувствовал, как его тело охватывает вожделение. Молиться не было сил. Ведьма засмеялась. Обнажённая, притягательная, проклятая… Вдруг повеяло холодом. В шатёр вбежал Юй Гэ и с размаху огрел дочь ремнём по спине. Девушка взвизгнула, подхватила белое платье и поспешно прикрылась. Лекарь ударил её ещё раз и оттолкнул от монаха. Юлди почувствовал, что может шевелиться, вскочил на ноги. В шатре было так темно, что едва можно было различить фигуры людей. Но ведь только что он видел Цивей так ясно, как будто стоял ясный день! Лекарь топал ногами и шёпотом ругался на дочь. Та что-то лепетала-щебетала в ответ. Что произошло? Зачем эта ведьма пыталась его приворожить? Наконец, Юй Гэ коснулся плеча монаха.

— Плохо, — сказал он на языке Дарилики. — Плохо. Нет шум. Идти. Идти. Нет шум. Идти. Юй Цивей нет. Нет. Юй Ди идти.

Девушка протянула руку, невесомо коснулась пальцев монаха.

— Фатей, — сказала она. — Идти. Фатей. Фатей. Идти.

— Фатей? Ты видела Фатея? — спросил Юлди.

— Юй Ди, — прощебетала девушка. — Фатей. Харлан. Идти. Идти. Смерть нет. Идти.

Цивей тянула его за руку, а Юй Гэ толкал в спину. Наконец, привыкнув к темноте, Юлди обнаружил в стороне тела своих стражников. Они неподвижно лежали и, кажется, уже не дышали.

— Идти, — настойчиво повторила девушка. Монах повиновался и позволил себя провести до небольшой двухколёсной повозки на краю лагеря. Их никто не окликнул, дозорные, казалось, смотрели сквозь них. У повозки Цивей остановилась и снова поднесла ко рту руку Юлди. Прежде, чем он успел помешать ей, она больно укусила его за палец. Монах вырвался, но тут его руку перехватил Юй Гэ и провёл по ране стеблем травы, размазывая кровь.

— Нет Юй Ди, — сказал старик с усмешкой. — Нет. Идти. Фатей.

Цивей указала под скамью в повозке.

— Фатей, — сказала она. — Харлан.

Всё происходящее казалось сном, тягостным и безумным. Юлди, наконец, понял, чего от него хотят, и кое-как спрятался под скамейкой в повозке. Цивей набросила поверх невесомую ткань. Такая не убережёт, не спрячет… что, если это обман, ловушка?

— Нет смерть, — сказал Юй Гэ. — Здоровье хорошо. Утро. Ждать. Идти. Фатей.

Эта дорога потом ещё долго снилась Юлди в кошмарах. Скрюченный, зажатый, изнемогающий от вернувшейся боли в спине, монах только и мог, что молиться Заступнику, слушать скрип колёс, топот копыт, голоса старика, его дочери, их спутников… и ждать, ждать, ждать… прошла одна вечность, за ней другая… к вечеру повозка остановилась и старик еле слышно прошептал:

— Ночь. Фатей. Ночь. Ждать. Плохо. Смерть. Ждать смерть нет.

Юлди хотел сказать, что он больше не выдержит, но старик быстро ушёл. Оставалось только терпеть и ночью терпение было вознаграждено. Сильные руки выволокли монаха из-под скамейки, откинули душную тряпку, поддержали, не давая упасть. При виде Фатея Юлди едва не заплакал.

— Хей, Фатея рано оплакивать, — сказал юноша своим обычным беспечным тоном.

— Где мы? — спросил монах, оглядываясь по сторонам. Они стояли посреди какого-то лагеря, возле составленных рядом телег и повозок. Рядом с ними беспокойно топтался Юй Гэ.

— У Орлэ-хатун в стане, — отозвался Фатей. Старик лекарь потянул юношу за рукав и торопливо заговорил, указывая на Юлди и кланяясь. — Ишэн говорит: прости его дочь. Говорит, она ещё не видит дороги. Говорит, она не хотела. Она увлеклась.

Тут он оборвал сам себя и что-то ответил старику.

— Что случилось? — спросил Юлди, повисая на руке друга. Спину охватывала безумная боль. Фатей заговорил со стариком резче прежнего. Тот быстро отвечал, показывая на спину монаха, на небо и куда-то в сторону. — Почему… она ведьма?

— Ты разве не видишь? — засмеялся Фатей, поддерживая монаха. — Она мёртвая! Давно мёртвая!

— Мёртвая?!

— Не дышит. Нет веса. Быстро ходит. Мёртвая. Вроде вампира, только ещё хуже.

— Что ей надо?

— А что мёртвым надо? Старик говорит, не уследил.

Юй Гэ потянул Фатея за руку и снова что-то сказал. Юноша посерьёзнел.

— Ишэн говорит, ты больше не Юлди, — сказал он. — Забудь про Юлди. Юлди умрёт. Тебя надо спрятать. Наших привезли днём. Их не пересчитывали. Красавица отведёт тебя в шатёр к Матьясу. Старик полечит твою спину. Смени одежду, эта тебя выдаст. Не молись на виду у всех.

— Какой Ишэн? — устало спросил Юлди. Ему уже было всё равно.

— Старик, — указал Фатей на лекаря.

— Юй Гэ?

Лекарь засмеялся и закивал, показывая то на себя, то на монаха.

— Юй Гэ, Юй Гэ. Юй Ди, Юй Гэ.

Фатей что-то резко произнёс, старик быстро ему возразил.

— Он сказал, позволь красавице взять тебя за руку, — сообщил Фатей. — Он ей строго приказал, больше она нападать не станет. Она проведёт тебя мимо всех и никто не заметит. Но только на этот раз.

На этот раз старик лечил его долго. Что-то шептал над ухом, колол спину иголками, потом зачем-то колол ладони и ступни, больно тыкал в позвоночник и втирал какие-то отвратительно пахнущие мази, от которых щипало кожу. Уходил, возвращался, продолжал снова и всё твердил, здоровье, мол, хорошо. Кобо умер и Юлди не позволили его исповедовать перед смертью и отпеть после. Монах был готов пожертвовать жизнью ради спасения души товарища, но Фатей уклончиво объяснил, что, выдав себя, Юлди погубит и весь отряд. Остальных раненных Юй Гэ вылечил.

Когда Юлди оправился и снова смог стоять без поддержки, ему дали мирскую одежду и велели отзываться на имя Ретто. Юлди было всё равно. Если он не монах, если он не служит Заступнику, если не помогает людям — зачем ему жизнь? Но умирать нельзя, это решать не ему, а рисковать товарищами и вовсе немыслимо.

Дака рассказала ему о смерти Врени — что знала, а знала она только то, что ей сказали сторожа.

— Зачем? — горько спросила женщина, враз постаревшая после гибели приёмной дочери. — Она любила Ольви. Зачем убивать? Зачем?

Монах вздохнул. Врени была надёжным и верным товарищем, а малютка Ольви…

— Она была проклятая, — сказал он неловко.

— Кем проклятая?! Кем?! Если проклятая — зачем убивать мою дочь?!

— Заступником, — припомнил Юлди то, что знал об этой странной ереси. — Они зовут себя прозревшими. Они верят — если умереть, потом родишься снова. Они не хотят рождаться. Считают, что жить плохо.