Грегори Киз - Мертвый принц

Леоф, извинившись, спустился вниз, чтобы проверить, все ли готово. Теперь до начала представления оставалось совсем недолго; места заполнялись, в воздухе звенел гомон тысяч голосов.

Со времени его первого выступления – ему тогда едва исполнилось шесть лет – Леоф не испытывал такого трепета.

Он посмотрел на своих музыкантов.

– Я знаю, что вы справитесь, – сказал им Леоф. – Я в вас верю. И лишь надеюсь, что заслуживаю вашего доверия.

Эдвин, салютуя Леофу, поднял кроз, но большинство лишь бросило на него короткий взгляд. Все старались мысленно еще раз повторить свою партию – им чуть-чуть не хватило времени для репетиций.

Конечно, прайфек посещал прослушивания и одобрил представление, поскольку Леоф переписал свою работу так, чтобы она соответствовала нелепым требованиям церковника. Музыканты исполняли лишь вступление перед пением вокалистов, после чего всякое инструментальное сопровождение исключалось. Леоф добавил части, которые потребовал прайфек Хесперо, и отбросил все, что тот посчитал лишним.

Однако представление не будет таким, как рассчитывал прайфек. Сегодня инструменты и певцы сольют свою музыку, тональности и аккорды прозвучат иначе. И если Леоф не ошибся в своих предположениях, после того, как прозвучат первые ноты, прайфек будет уже не в силах ничего изменить.

Он посмотрел на королевскую ложу. Естественно, там находился регент, а также большинство дворян, которые обычно сидели за его столом. Но среди них он заметил еще двух зрительниц. Одну из них невозможно было не узнать – королеву Мюриель. Он по-прежнему думал о ней именно так, несмотря на то что ее статус был пересмотрен. Она была в черном платье, отороченном мехом, а ее голову не украшала ни корона, ни диадема.

Рядом сидела другая женщина, с мягкими каштановыми волосами, Леоф видел ее при дворе всего несколько раз. Их окружал отряд стражников регента.

– Я благодарю святых, ваше величество, за то, что вы сможете это услышать, – прошептал Леоф.

Он надеялся, королева не презирает его за помощь в очернении ее имени.

Регент, Роберт Отважный, поднял руку, дав сигнал к началу.

Леоф убедился, что все его музыканты не сводят с него глаз, положил руки на клавиши клавесина – и прозвучала единственная нота. Ведущий флажолет подхватил ее, потом к ним присоединились остальные инструменты, сверяя настройку. Наконец все были готовы, снова наступила тишина.

Леоф встряхнул пальцы и еще раз опустил их на клавиши.

– Предполагается, что это Бруг, – прошептала Мюриель, обращаясь к Элис, когда музыканты начали настраивать инструменты.

– Очень красивые декорации, – заметила Элис.

Так и было. Глазам зрителей предстала городская площадь с колокольней на заднем плане, слева располагалась таверна с вывеской, гласящей «Фатем Пейтера». Таверна была хитро разрезана так, что все могли видеть ее фасад и внутренние помещения. Новую, маленькую, сцену пристроили четырьмя ярдами выше «Мира», она представляла собой спальню в верхней части здания.

Правую часть сцены занимал знаменитый мост, в честь которого город Бруг получил свое название. Мост поднимался над весьма убедительно выглядевшим каналом, вдоль которого были расставлены засушенные цветы, подкрашенные, чтобы издалека казаться живыми. А на заднике сцены художник изобразил просторные зеленые поля и маленды Новых земель.

Мюриель молча наблюдала, как на площадь вышел юноша и уселся возле фонтана. Он был одет довольно скромно, но оранжевый пояс говорил о том, что он принят в гильдию мастеров ветра Новых земель.

Музыканты уже настроили свои инструменты.

– Проклятье, – пробормотал за спиной Мюриель герцог Шейла, – не понимаю, зачем нужно столько инструментов. Будет ужасный шум.

Мюриель видела, как маленькая фигурка Леофа подняла обе руки и опустила их на клавиши.

Воздух наполнился таким звуком, какой Мюриель и представить себе не могла, – высокие чистые ноты поднимались к звездам, а низкие голоса басов напоминали тайный тяжелый гул моря. Звуки с первого мгновения взяли ее за душу и воцарились там. Казалось, произнесены самые важные слова в мире.

И все же, несмотря на удивительную красоту и мощь первого аккорда, он показался Мюриель каким-то неполным – нуждающимся в завершении, – и она поняла, что не отведет от сцены глаз, не будет знать покоя до тех пор, пока не услышит все до конца.

– Нет… – Ей показалось, что это слово произнес прайфек, но потом она слышала только музыку.

На губах Леофа играла улыбка ярости, когда первый аккорд наполнил гигантскую чашу Рощи Свечей и расплескался в ночи, аккорд, который никто не вызывал к жизни в течение тысячи лет, аккорд, который Мери заново нашла для него в простой пастушеской песне.

«Вот ответ твоим пожеланиям, прайфек», – подумал Леоф.

Потому что теперь, после того как аккорд прозвучал, Леоф знал, что ни прайфек, ни даже сам фратекс Призмо не смогут остановить его музыку.

Юноша у фонтана встал, и его голос неожиданно взмыл ввысь вместе с инструментами, словно один из них. Он пел на алманнийском, а не на королевском языке, и после первого мгновения внутреннего протеста стало ясно, что именно так все и должно быть.

– Иэ канн вас из скаон, – пел он.

Его звали Гильмер, и он пел о жизни, радости и Лите Рангсдаутер, которую любил. И пока он пел, из таверны вышла девушка, юная и прекрасная. Мюриель сразу же поняла, что это и есть Лита, поскольку у нее были «косы, подобные солнцу на золотой пшенице», о которых пел юноша. А потом и она запела – это была совсем другая мелодия, но она безупречно оплетала песнь Гильмера. Пока они еще не видели друг друга, но их песни соединились – ведь Лита любила Гильмера ничуть не меньше, чем он ее. То был день их свадьбы, о чем Мюриель узнала, когда они встретились и мелодии слились. Ритм музыки ускорился, и они начали танцевать.

Когда юная пара замолчала, на сцену вышел немолодой мужчина, который оказался отцом Литы, лодочником, и он спел свою песню – забавную и грустную.

«Я теряю дочь и обретаю долги», – начиналась его партия, а потом появилась его жена, которая принялась ругать его за язвительность, и они запели дуэтом.

Затем юноша и девушка вновь начали свою песню, и неожиданно уже четыре голоса сплелись в удивительной гармонии, словно открытая книга любви всех возрастов, от первого румянца смущения через зрелость и до последнего объятия. Мюриель за один миг вновь пережила свой брак и все никак не могла успокоить дыхание.

Затем к ним присоединился аэтил города, а следом и другие горожане, прибывшие на свадебный пир. Теперь пел огромный радостный хор. Все было прекрасно, и все же, когда раздался зов труб и первое действие завершилось словами аэтила, вопрошавшего, кто еще хочет попасть на праздник, Мюриель еще мечтала о завершении первого аккорда.